НА ОСТРОВЕ САН-ДЖУЛИО

Лидия ЮСУПОВА
Сан-Джулио – Милан – Москва

Устав от суеты большого города, от повседневных изматывающих треволнений, я села в самолет, и вот он взмыл в небо, унося меня в солнечную Италию. Мысленно я уже была на острове, прежде не виденном, с теми, которые меня там ждали. Не заметила, как приземлились в миланском аэропорту. Вдруг стало немного страшно: ведь придется какое-то время прожить в католическом монастыре, смогу ли я? Как ко мне там отнесутся?
Встречала меня Алессандра, подруга, с которой мы познакомились в Москве, когда она работала над диссертацией о депортации чеченцев и ингушей в 1944 году. Человек огромной, поистине безграничной доброты и силы духа, она вместе с тем наделена редкой чуткостью и скромностью. Она заметила мое душевное состояние еще в Москве, я как-то в разговоре обронила, что мне бы нужно обрести внутреннее равновесие, но как это сделать, не знаю – пожалуй, я бы охотно пожила в монастыре. На что Алессандра сказала, что поговорит со своей мамой, которая посещает монастырь на острове Сан-Джулио.
И вот я в Италии. Переночевав в доме родителей Алессандры, мы назавтра же отправились в путь. К полудню прибыли в город Орта, расположенный у огромного озера.

У берега масса лодок, в одну из них мы сели и поплыли к острову. Минут через 7 мы уже ступили на причал, и вот я на острове. Перед нами ворота, мы входим и начинаем подниматься вверх по узким (метра 2-3) улочкам, вымощенным камнем, по обе стороны которых высятся каменные зданиям. Подойдя к центральному входу монастыря, Силвана – мама Алессандры – нажимает одну из кнопок у входа, и мы входим в огромный зал, перегороженный железной решеткой с причудливыми узорами. Справа дверь с открывающимся окошком, в котором виднеется фигура монахини.
Увидев нас, она радостно приветствовала Силвану. Мне сразу понравилось ее открытое лицо с чистыми и добрыми глазами. Улыбка не сходила с ее лица, они с Силваной о чем говорили по-итальянски. Алессандра, тоже улыбаясь, смотрела на меня. Когда разговор закончился, мы вышли на улицу, и тут прозвучал шелчок - открылась дверь, ведущая верх по ступенькам. Мы поднялись по широким каменным плитам туда, где на мраморном пьедестале увидели небольшую скульптуру, окруженную цветами, - монаха с посохом. «Это святой Бенедикт», - пояснила Силвана.

Потом мы вошли в длинный коридор с высоким потолком, слева была стена из матового стекла, на стене справа висело деревянное распятие. Коридор нас вывел на узкую лестницу, снова ведущую вверх. Все вокруг дышало чистотой. Остановившись перед небольшой дверью, Алессандра сказала, переводя слова своей мамы: «Здесь совершают мессу». Тогда мы тихонько открыли дверь и очутились в огромном зале, перегороженной деревянной стойкой, слегка напоминающей забор. Но стенам располагались скамьи для паломников, а также – отдельно - небольшие столы и сидения для монахинь. Освещение было приглушено: высокие окна с мозаикой на стеклах слабо пропускали дневной свет, только на распятие падал не яркий луч. Перед ним горела огромная свеча.
Однако нам еще надо было встретиться с настоятельницей монастыря Анной-Марией. Снова пришлось идти по каменным лестницам, на сей раз вниз, мимо огромных глиняных горшков с деревцами и цветами. Потом нас встретила одна из сестер и провела в просторную комнату, где мне сразу бросилась в глаза огромная картина, написанная акварелью: женщина, окруженная монахинями, на фоне чуть виднеющейся колокольни. Меня поразила ее нежная улыбка и глаза, сияющие добротой, - казалось чудом, что художнику удалось передать такое удивительное выражение. Посреди комнаты мы увидели большой стол, окруженный стульями, кроме того, вдоль стен были расставлены лавки. Я присела на одну из них. Было заметно, что вся эта мебель старинная, местами в трещинах, изъеденная древесными жучками, но так тщательно отлакированная и ухоженная, что выглядела, как новая…
Мне вдруг вспомнилось, как охотно у нас выбрасывают старую мебель, взамен приобретая новую, недолговечную, которая после нескольких перестановок станет совсем негодной… Но тут из боковой двери вышла маленькая женщина в монашеской одежде. Я узнала ее сразу: это была женщина с той картины. Она заговорила тихим голосом, ее взор был потуплен, но когда она изредка поднимала глаза, огромные, серо-голубые, они светились теплым необъяснимым светом. Мне тотчас стало так хорошо, уютно, внутреннее напряжение отпустило, я почувствовала, как в груди медленно растекается тепло. Я уже поняла, что это и есть Анна-Мария, здешняя настоятельница. Алессандра стала переводить мне разговор, что завязался между ее мамой и Анной-Марией.

Потом меня проводили в дом напротив монастыря, где мне предстояло жить. Монахиня, дежурившая у входа, вручила нам ключи. Мы поднялись на второй этаж, в комнату, где были кровать, стол, стул, шкаф для одежды. Одно из окон выходило на двор, второе - с видом на озеро. Алессандра объяснила мне распорядок дня, расписание месс и вручила небольшой буклет, затем показала телефон, расположенный в коридоре: по нему можно связаться с монахинями.
Настала пора прощаться. Я проводила Алессандру и Силвану до пристани и долго смотрела, как удаляется их лодка. Потом вернулась к себе в комнату, но еще не знала, с чего начать: пойти посмотреть остров или распаковать чемодан. Выбрала второе. А между тем время шло - зазвонил колокол, я посмотрела на часы, на расписание месс: надо было идти. Но что мне делать на мессе? Как вести себя? Я боялась: вдруг нечаянно сделаю что-то такое, оскорбит чувства молящихся? У двери зала, где совершают мессу, я приостановилась, еще робея, потом тихонько открыла ее, вошла, села на одну из скамей… Началась месса. Я смотрела на молящихся паломников, слушала пение псалмов, тихий голос Анны-Марии, усиленный микрофоном. Мне казалось, это не я, а кто-то другой. Я чувствовала: что-то во мне происходит, но пока не могла осознать, что именно.
После окончания мессы я вернулась к себе, взяла учебник итальянского языка, стала читать, но тут зазвонил телефон. На другом конце провода женский голос назвал меня по имени, и хотя звонившая говорила по-итальянски, я поняла, что должна идти на ужин. В трапезной - длинной комнате, посреди которой стояли столы, накрытые белыми скатертями, - падре Джакоб и несколько паломниц, оказывается, уже ждали меня, не начинали трапезу. Мне стало как-то неловко, но падре любезным жестом указал на место рядом с ним. Прочитав молитву, все сели за стол. Одна из паломниц, сестра Рита, привезла на тележке пищу из соседней комнатки, куда ее на маленьком лифте спускали из кухни. Монахиня Мария-Паула передавала ее сестрам-паломницам, а они накрывали стол. Падре предложил мне первой положить себе еду из чаши. Стало как-то не по себе, я же понимала, что первенство по праву принадлежит падре, и пыталась отказаться, но он настоял. Паломники недоуменно поглядывали на меня. Заметив эти взгляды, падре стал объяснять, кто я и откуда. Хотя он говорил по-итальянски, я с изумлением обнаружила, что понимаю все. После трапезы мы разошлись, но перед отходом ко сну предстояла еще одна месса.
Так и повелось: когда мы расходились, желая спокойной ночи друг другу, я возвращалась к себе, сразу укладывалась спать и засыпала мгновенно, ведь уже в 4 утра надо было вставать и спешить к мессе. А тогда, в первую ночь, мне приснился сон: женщина в серебристо-сером одеянии, она сказала, что ее зовут Лючия…

Просыпаться в такую рань оказалось не трудно - спать не хотелось, было ощущение какой-то удивительной легкости. Месса начиналсь в 4.30, около 6 часов наступал перерыв, и мы с паломницами шли пить чай или кофе в комнату, где нас принимала настоятельница. Затем месса продолжалась. Завтракали около 8.30 - надо сказать, пища в монастыре постная, все растительное, мясо животных вообще исключено из рациона, употребляют только мясо птицы.
После завтрака наступало время, когда мы, паломницы, выполняли какую-нибудь работу: поливали цветы или делали уборку, но это была работа вне монастырских стен. В само здание монастыря и в его внутренний двор нам доступа не было. Если выпадало свободное время, гуляла по острову, делала зарисовки. Со мной в комнате поселилась паломница Мария-Тереза, милая, улыбчивая женщина. Мы вместе бродили по острову, он оказался меньше, чем я думала: мы обходили его за 5-7 минут. В один из дней я сильно занемогла, это были остаточные явления после недолеченного гриппа. Я чихала, кашляла. После завтрака   мадре Анна-Мария пригласила меня зайти, одновременно к ней пришла сестра Мария-Фаустина, которая говорит по-русски, она родом из Польши. Еще там была одна из монахинь, по профессии врач, все они беспокоились о моем здоровье.
Я объяснила, что ничего страшного, но   мне все-таки выдали сироп от кашля, анитибиотики, бальзам для растирания. Затем одна из сестер принесла большой пакет, где были термос с горячей водой, чай, сахар, мед, печенье. Уже через три дня гриппа как и не бывало.
Однажды настоятельница позволила мне посетить внутренние   помещения монастыря. Меня сопровождали одна из старших монахинь и сестра Серена, последняя приходила в наш дом прибирать комнаты после отъезда паломниц, она прекрасно говорит по-английски. Мы прошли внутренний двор, где кругом зелень и цветы, каждый сантиметр земли заботливо ухожен. Побывали и в мастерской, где пишут иконы. Несколько сестер окружили меня, они были молоды, от 22 до 26 лет, глядя на их сияющие радостью лица, я спросила себя, что их заставило удалиться от мира, принять постриг. И тут же ужаснулась этих мыслей, таких убогих. Они же посвятили себя Богу! Мне стало неловко перед ними, совестно – ведь я пришла из их прошлого, отвергнутого ими мира, где мы суетимся, разменивая жизнь на дрязги, коварство, подлость, без зазрения совести предаем друг друга, убиваем, грабим, уничтожаем на своем пути все и всех, где в борьбе за власть проливаем кровь ни в чем не повинных, проходим мимо просящих милостыню, брезгуя ими. Мы так легко забываем Бога, словно, уходя в мир иной, думаем забрать с собой все, что имеем на земле.
В другой мастерской, где реставрируют одежду и церковные принадлежности, сестры, сидя за столиками, кропотливо и бережно работали над старыми тканями, прошивая их золотыми нитями. Посетили мы и комнату, оборудованную оргтехникой, а еще медицинский кабинет, где хранятся медкарты послушниц, потом прошли полуподземными переходами в базилику, где есть внешний вход для туристов и тех, кто сюда приезжает помолиться по воскресным дням.

Когда мы вышли на каменный балкон, перед глазами раскинулась гладь громадного озера, над ним, покрикивая, кружили чайки. Это никого бы не оставило равнодушным – так красиво, спокойно... Я испытывала глубокую благодарность за гостеприимство, оказанное здесь мне, человеку другой религии. А ведь это обитель с суровым уставом. И, однако, они многое дозволили пришелице издалека, мусульманке, они открыли мне свои сердца. Что ж, ведь для них Бог един, как и для меня, мы молимся одному Всевышнему, хоть и разными словами. У нас одна земля, наши солнце, воздух, ветер, луна одни и те же, значит, и мы едины в своей вере в Творца всего сущего, в его милость.
Настал день, когда мне пора было покидать остров. Силвана приехала, чтобы забрать меня. Наше прощание с настоятельницей Анной-Марией и теми сестрами, с кем я могла общаться - Марией-Паулой, Марией-Терезой, Жерманией, Серенной, Марией-Фаустиной, да и с другими монахинями, которых я видела только во время месс, было трогательным. Их искренние объятия, слезы на глазах, любовь и доброта согрели мою душу. Мне не хотелось расставаться с сестрами, с этим намоленным веками местом. Щемило сердце при мысли, что я больше не смогу приходить с ними к мессе, не услышу, как голос одной из сестер, хрустально чистый, зазвенит, словно с небес, маня куда-то ввысь, а вслед за ним светло зазвучат голоса остальных монахинь… Какая-то неведомая сила была в этом пении, она проникала глубоко в сердце, наполняла душу. Казалось, ты освобождаешься от чего-то тяжелого, нечистого, и все вокруг тоже проясняется, светлеет. Хотелось взлететь и долго парить над землей.
Когда мое прощание с одной из сестер слишком затянулось, падре Джакоб сказал: «Баста! Баста!» Но и у него на глазах выступили слезы... Напоследок он и мадре Анна-Мария заверили, что у меня есть дом, где меня всегда ждут и рады видеть, что здесь будут молиться за мой народ.