Назад Вперед

Рассказ заложника

Тагир БЕЛХАРОЕВ 		 В 1992 году я занимался частной предприни­мательской деятельностью, она заключа­лась в пошиве и продаже дубленок. После очередной поездки в Ленинград, сдав пар­тию товара и получив деньги, я возвращался домой в Ингушетию. 30 октября, вылетев из Ленинграда в г. Беслан, я не подозревал, что начался осетино-ин­гушский конфликт. Со мной летели мой двоюрод­ный брат и также несколько знакомых, жителей мо­его города. Примерно в 9.30 утра мы приземлились в аэропорту Беслана и подошли к таксисту, прося отвезти нас в Ингушетию. Но тот категорически от­казался, не объяснив причины. Мы насилу уговори­ли его подбросить хотя бы до Черменского перекре­стка. 
В 1992 году я занимался частной предприни­мательской деятельностью, она заключа­лась в пошиве и продаже дубленок. После очередной поездки в Ленинград, сдав пар­тию товара и получив деньги, я возвращался домой в Ингушетию. 30 октября, вылетев из Ленинграда в г. Беслан, я не подозревал, что начался осетино-ин­гушский конфликт. Со мной летели мой двоюрод­ный брат и также несколько знакомых, жителей мо­его города. Примерно в 9.30 утра мы приземлились в аэропорту Беслана и подошли к таксисту, прося отвезти нас в Ингушетию. Но тот категорически от­казался, не объяснив причины. Мы насилу уговори­ли его подбросить хотя бы до Черменского перекре­стка.
Подъезжая к въездному посту Беслана, мы увидели большое скопление народа и милиционеров. Спроси­ли у таксиста: «Что это такое?». Тогда он въехал прямо в толпу и, выскочив из машины, начал кричать, что у него в машине сидят ингуши. Только теперь я сообра­зил, что начался конфликт. Поняв серьезность ситуа­ции, я быстро схватил девушку, что была со мной ря­дом на заднем сидении, и с ней вместе быстро юркнул в толпу, чтобы затеряться. В машине оставались мой дядя и еще одна девушка по фамилии Султыгова, ее имени я не запомнил, но помню, что она была из Но­вого Реданта. Толпа, возбужденная криками таксиста, ринулась к машине. Их вытащили из машины и нача­ли избивать. Я сказал девушке, что не могу на это смо­треть, я должен заступиться за них, и предупредил, чтобы никому не говорила, что она ингушка, и при первой возможности уехала без нас домой через Кабарду. И я действительно попытался образумить толпу, но мое заступничество привело только к тому, что и мне тоже досталось: началась драка, и нас избили. По­том они связали нам руки и положили на землю рядом с машиной, а девушку Султыгову куда-то увели. Подъе­хал автобус, нас затолкали туда. Там уже сидели и дру­гие ингуши. Через час меня снова вытащили из авто­буса, стали шарить по карманам. Но деньги у меня хра­нились не там, а в нательном поясе — 1 миллион 150 тысяч рублей. Не обнаружив их, меня закинули в лег­ковой автомобиль и, грозно сообщив, что якобы везут на расстрел, привезли за город, положили на землю и начали стрелять возле уха, приговаривая, что ингуши расстреливают осетинских детей и женщин.
Затем нас привезли в какое-то здание школьного типа и разместили в спортзале. Только потом, после освобождения, я узнал, что это была школа № 1 г. Бес­лана. В спортзал загнали свыше ста ингушей — кроме мужчин, там были и женщины, дети. Нас охраняли вооруженные и гражданские лица. Туда по нескольку раз в день врывались возбужденные гвардейцы, они избивали мужчин. Некоторых ребят выводили на ули­цу и расстреливали. Кормили нас впроголодь. У одной женщины-заложницы умер грудной ребенок. Иногда к нам приводили новых заложников-ингушей, от них мы узнали, что в Беслане есть еще несколько мест, где держат заложников. Так, был какой-то элеватор, где содержали много захваченных ингушей.
Иногда кого-нибудь выводили из зала, говорили, что на обмен. Освободили нас через две недели. К это­му времени осетины расстреляли около двадцати мужчин из числа тех, с кем мне пришлось провести дни плена.