Назад Вперед

Свидетельство заложника
 




  «Так получилось, что я — ингуш, потому что преступления, совершенные против ингушей и чеченцев, так очевидно чудовищны, что бесполезно искать большую несправедливость, совершенную против кого бы то ни было еще. Это было бы то же самое, что повернуться спиной к истекающему кровью на полу несчастному нищему...
Так получилось, что я — ингуш, потому что они олицетворяют для меня все самое несчастное в нашем мире, пережившем «холодную войну». Всю эпоху «холодной войны» мы кричали на всех углах, что защищаем слабого от напавшего на него громилы... Это была наглая ложь. Снова и снова... Запад вступал в сделки с этим самым громилой ради того, что мы называли стабильностью, к ужасу и отчаянию тех, кого мы, по нашим словам, защищали».
Джон Ле Каре. Наша игра.


МУССЕ ГАГИЕВУ было девятнадцать лет, ко­гда он уехал в Магаданскую область. В тайгу. Ра6очим геологической группы. Так и остался там. Отработав в тайге один год, в 1963 году поступил во Всесоюзный политехни­ческий институт. Учился и работал. В 1976 году его пригласили на научную работу в Северо-Восточный комплексный научно-исследовательский институт Дальневосточного отделения Академии наук СССР (ныне Российской Академии наук). Он до сих пор ра­ботает там ведущим научным сотрудником по специ­альности «стратиграфия и палеонтология древнего палеозоя». Кандидатом наук он стал в 1982 году, но до этого им были опубликованы собственные научные работы. С тех пор он издал около сотни личных мо­нографий, статей и докладов в научных сборниках в нашей стране, в США, ФРГ, Бельгии, Нидерландах и других странах. В 1992-м году в Новосибирске защи­тил докторскую диссертацию.
«3 ноября я прибыл в Минеральные Воды из Мага­дана, направляясь в п. Карца. Там проживает моя мать, Баркинхоева Роза Татиевна, брат Магомед со своей женой и детьми, а также моя дочь Фатима и старшая сестра Лиза, прилетевшая в отпуск с Сахалина, где она работает врачом. Я предполагал во время отпуска (до середины января 1993 г.) завершить работу над моно­графией и составить специальный научный труд (по заказу Геолкома Магаданской области). Это часть кол­лективной работы по составлению государственной геологической карты. В рюкзаке и портфеле находи­лись папки с картами, схемами, таблицами, выписка­ми из геологических отчетов. Имелись также и лич­ные вещи: одежда — моя и в подарок детям, фотоаппа­рат, слайды, деньги, документы. О ситуации в Осетии к этому времени я знал очень мало: только о введении чрезвычайного положения, комендантского часа и вводе российских войск.

В 18.00 я выехал на автобусе Минводы — Влади­кавказ, прибывшем из Северной Осетии. Перед от­правлением автобуса долго беседовал со многими пассажирами-осетинами не скрывая, что я ингуш. Но никто из них ни словом не обмолвился об угрожав­шей мне опасности.
Автобус был остановлен возле села Эльхотово. Вошли гвардейцы и стали проверять паспорта. Про­верив мой паспорт, гвардеец отступил на два шага и рявкнул: «Ну, макхалон, выходи!» Спрашиваю его: «А в чем, собственно, дело?» «Выходи, мы сейчас тебе объясним!» Тут же подскочили еще гвардейцы, схватили меня и стали выталкивать прикладами автоматов к выходу. Узнав, что у меня есть багаж, они его также вытащили. Меня вывели из автобуса к орущей толпе. Кто-то из толпы замахивался на меня оружием, кто-то совал кулаки.
Увидев мои документы, командир гвардейцев сказал: «Так ты, макхалон, профeсcop! Хороший за­ложник нам попался! А, может, тебя лучше сразу рас­стрелять?». А позже, по дороге добавил: «Мы вас всех перевешаем, перережем. Всех, как собак! А этих ста­ричков ваших с бороденками — их всех вверх нога­ми подвесим...» Отвезли в Кировский РОВД, в с. Эль­хотово. В камере на двух нарах лежали 4 сильно из­битых ингуша. До утра дверь не открывалась. К утру в камеру завели еще двоих — ингуша и чеченца, тоже сильно избитых. У них были отобраны автомашины, деньги, вещи, а с одного из них сняли даже ботинки. Во время допроса я обратился к одному из руково­дителей относительно своих бумаг. Тот в ответ пре­зрительно процедил: «Радуйся, что ты пока еще жи­вой». Вывели нас во двор, сквозь строй милиции и гвардейцев затолкали в «воронок». Из Эльхотово вы­ехали к трассе, к посту. Здесь была знакомая картина: толпа, рев, крики. Мы видели, как избивали двоих ингушей, отнимали у них вещи. Потом их забросили к нам и машина тронулась.
Привезли во Владикавказ, к штабу на ул. Гадиева. Из машины выпускали по одному. Вокруг бесновалась толпа кударцев. Ангар, куда нас затолкали, представ­лял из себя идеальное помещение с точки зрения фа­шистских убийц — толстые железные стены, бетон­ный пол. По бокам — высокие, под потолок, железные стеллажи, — готовые нары, оставалось лишь доски постелить. Громадные железные двери. Время от вре­мени они чуть-чуть открывались лишь для того, что­бы втолкнуть очередного избитого и ограбленного узника. С потолка капает какая-то жидкость, полсте­ны и стеллажи покрыты жирной грязной жижей.

В ангаре находилось более 200 человек: стояли вплотную, изможденные, больные, голодные, многие уже несколько суток. Кого-то уводят, кого-то заталки­вают, о судьбе уведенных ничего не известно. Время от времени снаружи раздается автоматная очередь. Никакого питания. Затхлая вода.
Я находился там до 10 ноября, пока меня и еще 15 других ингушей в результате переговоров не от­правили в Назрань».