Рукият ХАДЖИЕВА 

- Как это возможно? За что? Куда нас везут? - Эти вопросы задавал себе каждый чеченец в то морозное февральское утро 1944 года. Все происходило, как во сне. Такого же быть не может! Лай собак, тревожное мычание животных. Застывшие лица мужчин, плач женщин и детей, беспредельная скорбь в глазах старцев. Все смешалось... Все рухнуло в одночасье... Утром всех мужчин под предлогом собрания заманили в сельскую мечеть и забрали у них кинжалы, потом дали два часа на сборы.
Ахъяд, возвратясь домой, пнул ногой плетеную ограду, схватил топор и стал рубить ее на дрова. В ответ на недоуменный взгляд младшей сестренки приказал быстро развести огонь и печь чуреки из кукурузной муки. « Что случилось?» - « Нас выселяют!» Этим все было сказано. О, Аллах, а нана?! Ее же нет дома! Разум че- тырнадцатилетней Совдат отказывался понимать, что происходит. Резкие командные выкрики военных окончательно сбивали с толку. Эти люди сегодня вдруг стали совсем другими. Непроницаемые, жесткие лица... Лишь один из них, отводя виноватый взгляд, подсказывал, что нужно брать.

Нана, нана, где ты? Торопливо завязывая узелки, девочка думала лишь о ней. Знала бы она тогда, что пройдут три долгих года, прежде чем они встретятся... Из Шатоя выселенцев повезли на « студебеккерах». Люди перекликались, спрашивая о родных, которых потеряли. Ее наны тоже не было рядом, и теперь к ней жались младшие сестра и брат. Она за старшую и должна быть сильной... Совдат не помнит, сколько они ехали до Грозного. С этого момента она потеряла счет времени. Погрузка в эшелоны тоже была скорой. О Аллах, как много людей, неужели они все виноваты? Прислушиваясь к разговорам старших, ее пытливый ум искал объяснения происходящему. И не находил. Состав дернулся, завыл. Началась долгая, мучительная дорога в неизвестность. Первое время в вагоне стояла мертвая тишина. Никакими словами не передать боль души того, кто мысленно прощается с родиной. Совдат тоже прощалась. Прощалась со всем, что было дорого ее маленькому сердцу. А состав увозил их все дальше от родных мест, и под печальный стук колес люди слагали песни, выражая в них всю свою скорбь.

Дуьне духур ду аьлчи, сунам дера моьттура
Стигланаш т1ейоьлхуш вайна дуьне духар ду
Дуьне духар ду аьлчи, сунам дера моьттура
1аьржа латта бух дуьйлуш вайна дуьне духар ду
Сийна стигал меттахь лаьтташ,
1аьржа латта меттахь лаьтташ,
Нур дашо малх кхетта лаьтташ
Дуьхи к1ентий вайна дуьне...

Появились первые трупы, мужчины наспех засыпали их снегом на недолгих стоянках, но большинство мертвых так и оставались лежать под открытым небом, потому что конвоиры не разрешали их хоронить - любое отклонение от приказа каралось расстрелом. Но и в этом безграничном горе проявлялся непокорный характер горцев. Иногда на стоянках молодые чеченцы становились в круг и под звуки народной гармоники, гордо вскинув головы, со словами « вай г1елдалар ма гайта вай царна» (« не покажем им нашу подавленность» ) танцевали лезгинку. В этом танце был их протест судьбе.
Эшелоны шли уже несколько дней. В снах, коротких и тревожных, Совдат виделся родной дом, мерещился запах свежеиспеченного чурека, который протягивала ей мать, хлопотавшая у печи. Сон обрывался, возвращая девочку к действительности, от которой ком подкатывал к горлу, и она тайком от всех вытирала непрошенные слезы. Она не должна плакать. Нельзя, чтобы отец и брат увидели ее слезы, им и так тяжело. А старшая сестра? Она же больна! А младшие? Нет! Она не будет плакать, в который раз давала она слово себе самой.
Через двенадцать дней их состав прибыл в Актюбинскую область. Чужой край встретил переселенцев враждебно. Их семью, как и многие другие, поместили в дома казахов. Но взаимопонимания с местным населением не было. Большинство казахов сторонились чеченцев, но были и те, которые приняли их и оказывали помощь с первых дней. А добро горцы не забывают.
Прошло несколько недель. Их семью тоже постигло горе - умерла Маймунт, старшая сестра. Совдат сама омыла ее тело и, следуя советам отца, приготовила к погребению. Маймунт похоронили. Потом умер и младший брат - девятилетний Ахьмад. Смерть косила чеченцев так быстро, что голодные, обессиленные близкие не успевали их хоронить.
Отец Совдат и его родные, как и все чеченцы, не теряли надежды на скорое возвращение. В своих целях эту надежду использовал и комендант. Пообещав, что вернет их в Чечню, он взял у шести семей крупную сумму денег. Все свои сбережения отдал и отец Совдат - Расу. Но обещанного возвращения не было, да и не могло быть. Испугавшись, что может понести наказание за взятку, комендант сказал, что возвратить домой он их не может, но может дать пропуск, позволяющий свободно перемещаться по территории Казахстана. И в самом деле выписал этим семьям пропуска в Тюлькубасский район Чимкентской области. Так семья Расу вместе с родными перебралась в Тюлькубасский район.
Немного успели обосноваться на новом месте, как заболел Ахъяд. Его забрали в больницу и никого к нему не пускали. Сказали, что у него тиф. Отец Расу чуть с ума не сошел от горя, ведь Ахъяд был его старшим сыном, его опорой и надеждой. К тому же не было никаких известий ни о его жене Неписат, ни о старших замужних дочерях Айбан, Халипат и Сациты. В один из таких безрадостных дней отец с твердым намерением увидеть Ахъяда ушел из дома. Через некоторое время он вернулся, напугав дочь своим отрешенным видом. « Нет, Митир, - так он ласково называл Совдат, - не увидеть мне больше Дег1аста» . И рассказал, что застал Ахъяда плачущим в бреду, а на вопрос, о чем он плачет, Ахъяд ответил: « Мне во сне мой устаз Докка сказал: « Твой отец останется здесь, не оставляй его без надгробного камня» .
Совдат не знала, что сказать отцу, как его утешить. С этого дня он потерял всякую надежду вернуться домой. А он только и жил этой надеждой на возвращение, на встречу с матерью своих детей. Но этим мечтам не суждено было сбыться. Отец умер, и хоронить его пришли все шатойцы, этим они отдавали последнюю дань почтения человеку, который долгое время был им наставником и учителем.
Ахъяд, хвала Всевышнему, выздоровел и поставил отцу надгробный камень (чурт). Совдат со своей младшей сестрой Тоитой осталась с Ахъядом и его семьей. От матери все так же не было вестей. Совдат всегда думала о ней, о сестрах и о доме, оставшемся далеко-далеко. Что там, кто в нем сейчас живет, и живет ли вообще? Что сталось с их коровами? Они в тот день в последний раз дали им много сена и оставили на привязи в сарае. А кони? Брат их отпустил и убрал ограду от стога сена. Она так любила рыжего Буяна! Сколько раз, помогая брату, она запрягала его! Сколько раз водила на водопой! Сколько раз, отпуская поводья, неслась по крутым тропам, не зная страха! Слезы туманом застилали ей глаза. « Всевышний Аллах, помоги нам найти близких и обрести родину» , - шептали ее обескровленные губы.
Беды подступали одна за другой. Заболел трехлетний сын Ахъяда. Смышленый кареглазый Ихсан был отрадой всей семьи, а сейчас, сгорая в жару, мальчик все просил отвести его на нижний этаж (бухарчу виг). Он просился к дедушке и бабушке, которые жили на нижнем этаже их дома в Шатое. Его предсмертная просьба терзала всем души. Как объяснить ребенку, что это невозможно? Как? Всевышний Аллах, помилуй нас и помоги малышу вернуться в дом, где он был счастлив, окруженный любовью и заботой тех, кого с ним нет! Воссоедини их души в раю, чтобы там обрели они вечный покой!
Внука похоронили рядом с дедушкой. Спустя некоторое время до родных дошла печальная весть - умерли Айбан и Сацита. Они больше так и не увиделись! Но судьба вернула им Халипат, одну из сестер, и мать. Нана, нана, как долго мы ждали этого дня! Как не хватало тепла твоих рук все эти голодные и холодные дни! Нана, сколько же страданий выпало и на твою долю! Загибая иссохшие пальцы, Совдат пересчитывает родных, оставшихся в бескрайних степях Казахстана: Расу, Раис, Расо, Расухан, Айбан, Маймунт, Сацита, Ахьмад, Ихсан, Абдул-Хамид, Мовла, Рашид, Халид, Магомед, Халист, Анист, Рабиат, Петимат, Айдан, Маржан, Марьям, Руман, Имран... « Всех и не перечислишь» , - говорит она печально.
От многих остались имена, одни лишь имена, а их выживших близких на свете очень мало - тех, кто в юности пережил выселение, а на склоне лет - две страшные войны, в которых погибли их дети и внуки.
Оглядываясь назад, мысленно представляя 23 февраля 1944 года, я хочу от имени младшего поколения попросить прощения у тех, кто перенес депортацию. Простите, простите нас за то, что мы не спешили запомнить все, что вы помнили, не смогли прочувствовать все, что вы чувствовали. Ваша трагедия была, есть и будет болью вайнахского народа на все времена. Мы должны помнить об этом не только 23 февраля.