Тамара
АХТАЕВА

Старейшей из людей, сегодня живущих на нашей планете, 124 года. Она живет в Чечне. Я захотела увидеть ее, поговорить, узнать, как ей живется.

Однако долгожителей, как это ни удивительно, в Чечне оказалось много. Поиски прославленной Пасихат Джукалаевой привели меня сначала в Шатой к Хаве Магомедшериповой 105 лет, которая в феврале посетила святую Мекку в Саудовской Аравии и, совершив хадж, благополучно возвратилась домой. Узнала я и о 119-летнем старике, который недавно женился, и об аксакале без малого восьмидесяти лет, которому 20-летняя жена подарила дочку…

Ту, кого искала, я нашла в совхозе «Родина» Грозненского сельского района.

Маленький дворик, два ветхих домика. Дверь мне открыла старушка лет восьмидесяти.

– Вы Пасихат Джукалаева? – удивленно спросила я.

– Нет. Я ее дочь. Меня зовут Ам. Нана (мама) дома. Входите…

Меня приветливо встретили хрупкая, немногословная Пасихат, «матриарх планеты» собственной персоной, и ее внучка, пятидесятилетняя Асет.

Тесная комнатенка, убогая мебель, местами проваливающийся пол, скрипучая дверь и окна в выщербленных рамах выглядели более чем скромно. Единственный, с позволения сказать, предмет роскоши – инвалидная коляска, которую подарили Пасихат представители ОРТ и РТР .

– Да, тесновато, но мы привыкли. У многих в Чечне сейчас и этого нет, – сказала внучка, которая после развода с мужем вот уже много лет живет здесь, ухаживая за бабушкой, и вынуждена спать на полу: вторую кровать поставить негде.

А дочь Ам ютится по соседству в двухкомнатном домике с замужней дочерью и внучкой. Мужа она похоронила давно, в 1976 году.

Пасихат сидела молча. Мне сказали, что она плохо слышит. Я подошла к ней поближе, поприветствовала. Она очень дружелюбно ответила и, заботливо придвигая стул, сказала:

– Не стой, садись, садись вот сюда.

А внучку попросила поставить чай и разогреть обед. «Девочка с дороги, наверняка голодная».

Вот оно, чеченское гостеприимство 124-летней бабушки! Мне стало стыдно, ведь всего за несколько минут до того я спрашивала себя, в рассудке ли она.

На правое ухо Пасихат надели слуховой аппарат, и я стала задавать свои вопросы.

Если бы не надобность получить паспорт нового образца, вряд ли мир узнал бы о ее существовании. Первым оповестил СМИ о долгожительнице начальник паспортного стола. Удивление его сотрудников, увидевших дату рождения, понять можно, но ошибка, допущенная при записи фамилии непростительна – Джукаеваева вместо – Джукалаева.

Родилась Пасихат высоко в горах – в селе Тазбич Итум-Калинского района, в 1881 году, в многодетной семье – у нее было три брата и четыре сестры. Принадлежит горному тейпу Чанти (Ч1аьнти).

Сама Пасихат на вопрос «А когда вы родились»? отвечает так:

– Я родилась, когда детей заворачивали в овечьи шкуры, тогда еще не знали, что такое пеленки.

Замуж вышла приблизительно лет в двадцать за местного парня. Родила ему шестерых детей – двух сыновей и четырех дочерей .

В феврале 1944-го вместе со всеми чеченцами была выселена из родного дома, и ее с детьми долго везли в чужой край. По дороге от голода и холода скончалась двухмесячная дочь Песи.

Еле живую, с истощенными детьми ее поселили в селении Эмба Джурунского района, Актюбинской области, в республике Казахстан.

Жизнь на чужбине была трудна… Здесь она похоронила старшего сына Мовлу и шестилетнего Вахита – малыш попал под поезд.

В 1976 году Пасихат возвратилась в Чечню. Поселилась в совхозе «Родина» Грозненского района, хотя всегда мечтала вернуться в родные горы. Но строить дом было некому… Теперь только вспоминает: ее дочь Халимат поглотила земля, когда она добывала известь на полутораметровой глубине. Похоронила всех братьев, сестер. Так шли годы… Долгие годы рождений, смертей и похорон…

О том, что происходит сегодня в Чечне, говорит с болью.…Столько крови безвинных людей… зачем? Почему? Простит ли Аллах ?

Пасихат побывала в трех веках – родилась и вышла замуж в девятнадцатом, прожила весь двадцатый и вот перешагнула в двадцать первый. На вопрос, изменился ли мир в этом новом столетии, каким он стал, отвечает:

– Мир стал другим – злым, агрессивным, безнравственным. Традиции, обычаи, в которых я воспитывалась, мало кто соблюдает. Мужчины другие, женщины распущенные, дети знают больше, чем сегодня я. Молодежь другая. Я вот внуков и правнуков ругаю за нескромную одежду, раскрашенное лицо, громкий смех, непокрытую голову…

На глаза у нее то и дело наворачиваются слезы – она все возвращается к самому горькому: к утратам, выпавшим на ее долю. Ведь все, кто смолоду был ей близок, лежат в земле.

– Я их всех пережила. Зачем? Я не ропщу на судьбу, но к чему мне это никчемное тело, которое еле двигается? Старая я стала, очень старая, не та, что была... Но Аллах не забирает меня к себе. Значит, время еще не пришло. И я смиренно жду своего часа. Не хочу мучить детей, внучек, правнуков, хотя последние меня и не знают, – обида прорывается в голосе Пасихат. Ее тихая речь, еле различимые слова с каждой минутой все невнятнее. Кажется, будто подавленный вопль распирает ей грудь. Взгляд становится отчужденным. Все ее тело на мгновение замирает, лишь слезы, в молчании стекающие по щекам, выдают ее боль. Она ловко, торопливо их утирает, стараясь, чтобы никто ничего не заметил. Не желает показывать окружающим свою слабость. В эти минуты, поймав мудрый взгляд ее серых глаз, начинаешь понимать, не вполне, но хоть отчасти, что пережила эта женщина, как принято говорить, на своем веку, хотя ее-то испытаниям больше ста лет. Догадываешься о страданиях, о сверхчеловеческих тяготах, которые судьба свалила на ее хрупкие плечи и беззащитную душу. Пасихат прожила куда какую нелегкую, но чистую жизнь. Ее любят дети, уважают соседи. О ней отзываются, как об очень доброй, милосердной, трудолюбивой и аккуратной женщине, которую усталость столь долгих лет не отучила отзываться на чужую боль.

Она овдовела в шестьдесят три года, осталась без опоры, своего самого родного человека Мажи. Воспитывала детей, содержала огород, скотину, стряпала, убиралась, шила. Всего лишь полтора года назад она еще вела не по годам активную жизнь: кроила и шила платья себе и другим – с детства привитое умение. И пока она могла трудиться, старость не тяготила ее так, как сейчас. Страдая от собственного бессилия и хлопот, как ей кажется, причиняемых окружающим, вынужденных теперь ухаживать за ней, она часто сетует, что зажилась на свете… В конце 2002 года она, подвернув ногу, очень неудачно упала, получила открытый перелом коленной чашки. Когда ее привезли в больницу, врачи то ли потому, что престарелая пациентка не в состоянии им заплатить, то ли действительно считая (как они сказали ее внучке), что «она слишком старая, кость вряд ли срастется», не оказали больной должного внимания.

Пасихат ежедневно сама массировала себе ногу, и через пару месяцев кость все же срослась, но неправильно. Уверенно ступать на нее теперь невозможно, однако мужественная женщина все равно старается передвигаться самостоятельно. В инвалидную коляску садится редко – не любит.

Она и теперь, как поступала всю жизнь, поднимается чуть свет, умывается, чистит зубы – протез и будит внучку, приговаривая:

– Вставай, не пристало женщине так долго спать, проспишь все на свете, кто рано встает, тому Бог подает!

По внучкиным словам, со здоровьем у бабушки проблем нет. Разве что изредка суставы заноют или желудок беспокоит. Она ни разу не слышала, чтобы бабушка стонала или жаловалась. Единственное, из-за чего они подчас ссорятся, это бородавка на щеке у старухи: внучка ее лечит, а Пасихат все норовит сковырнуть, не дает зажить, говорит «она мне мешает, бородавки на лице не смотрятся». В общем, она по-горски здорова, аппетит хороший, не привередлива нисколько – ест все то же, что и семья. Любимое блюдо – «жижиг галнаш» (галушки с мясом). Причем галушки предпочитает не из кукурузной муки, как большинство стариков, а из пшеничной. Воду любит пить холодную. Зато чай, напротив, горячий с шоколадом, да не просто каким ни попадя, а с классическим темным «Бабаевским». Газированных напитков не признает, но может выпить сок. Не любит цветных нарядов. Любимое платье в горошек. Цвет предпочитает белый. Очень любит чистоту, в том числе моральную – строгая поборница нравственности во всем. Не одобряет толстых женщин, говорит, что женщина должна быть стройной, изящной. Внучка Асет жалуется, что и ей часто от бабушки достается: «не так одеваешься, не так красишься… зачем вообще нужны краски? Все должно быть естественным, вот когда я была молодой…» Во всем ставит в пример себя. Хочет, чтобы всё было по ее и все поступали, как она. Ложится рано, встает чуть свет. «После шести, самое позднее семи часов вечера ничего не ест и меня приучила», – говорит Асет.

Пока мы общались с внучкой, смотрю, Пасихат что-то приуныла. Сидит такая грустная… И мной овладело сильное желание вывести ее из этого состояния. Я сказала, что она для своих лет хорошо выглядит:

– Наверное, в молодости вы были очень красивы? Расскажите, как вы впервые встретились со своим мужем. Он вас долго добивался?

В глазах Пасихат блеснула искорка:

– Да, я смолоду хороша была. Высокая, стройная. Мне тогда было девятнадцать лет. Он – из местных, рослый, статный мужчина из уважаемой семьи. Его звали Джокалийн Мажа (то есть Мажа, сын Джокалия). Свидания, как обычай велит, происходили либо в доме знакомых, либо у родника в горах. Я надевала свое красивое гIабали (нарядное платье, украшенное вышивкой – традиционным национальным орнаментом). Меня на свидания сопровождала подруга или родственница. Он приходил с другом.

– И вы общались при свидетелях?

– Нет. Они, согласно вайнахскому этикету, здоровались друг с другом, справлялись о здоровье родных и близких, а потом отходили в сторону, давая нам возможность потолковать наедине. В основном говорил он. Я стояла, не поднимая глаз, и как можно короче отвечала на его вопросы.

Между разговорами я фотографировала бабушку. Ей нравилось такое внимание. Она с удовольствием, самостоятельно меняла свои наряды. И перед каждым кадром выпрямляла плечи, аккуратно разглаживая складки платья. Казалось, в эти мгновения она снова: как встарь, чувствовала себя красивой… Когда я дощелкала почти всю пленку, она попросила внучку показать мне фотографию, где она еще молодая – всего лишь шестидесяти лет.

Теперь Пасихат стала очень популярна. Ей посвящают стихи и пишут письма из-за границы. Ею гордятся соотечественники. Кто к ней только не приезжает! У нее побывали представители всех местных, российских и зарубежных СМИ. Приезжали еще какие-то люди в галстуках, которые, уходя, попросили внучку и дочь (пятидесяти и семидесяти семи лет) сохранить им долгожительницу.

Каков цинизм! Выражают заботу, поручая ее тем, кто и без того делает все, что может, но чтобы улучшить условия ее жизни, никто даже не заикнулся. А это так нужно, так остро необходимо им, всем трем! Это видно невооруженным взглядом всякому, кто здесь побывал.

Когда я прощалась, дочь Ам обратилась ко мне с горячей просьбой:

– Вы уж скажите там, пожалуйста, кому следует, чтобы нам, как старым одиноким женщинам, хлеб опять бесплатно выдавали!

Дело в том, что полгода назад им прекратили выдачу хлеба, а когда они спросили, почему, получили лаконичный ответ: «Вам не положено».

Важным людям из правительства и СМИ женщины, видимо, не решились пожаловаться на эту обиду. А просят-то они всего ничего.

Французы свою Жанну-Луизу Кальме, дотянувшую до 122 лет, берегли, почитали за символ нации. А что же мы? Мы старейшую жительницу планеты не можем даже обеспечить хлебом насущным...

Грозный – Москва

Кавказ славится долгожителями, но явление Пасихат Джукалаевой, которой по свидетельству Грозненского паспортного cтола ни много ни мало 124 года, потрясает. Возможно ли такое? Мыслимо ли хрупкой женщине дожить до таких лет и оставаться в полном разуме, сохранить адекватную реакцию при общении с внешним миром, с аппетитом есть, со вкусом одеваться (!), посильно участвовать в событиях, происходящих вокруг – видеть, понимать и здраво судить. Она только слышит плохо, что, вероятнее всего, происходит от недостатка заботы со стороны медицины. Мало сказать – недостатка: медицина не уделяет Пасихат никакого внимания. Да и откуда ему взяться при тех обстоятельствах, в которых старейшая жительница планеты провела все эти 124 года и находится по сей день? Родилась в высокогорном чеченском ауле, прожила там не менее полувека – вышла замуж, родила шестерых детей, делала все, что должна делать крестьянка, а повидала сколько! Предреволюционное брожение, революция, ожесточенные бои гражданской войны, которые происходили и совсем рядом, в ее родных горах, затем перестройка сельской жизни на новый советский лад, коллективизация, так и не понятая, не принятая чеченцами. В эти годы росли дети, дочек выдавала замуж, сыновей женила, обустраивала их отдельную жизнь, встречала первых внуков... Грянула Великая Отечественная, ушли на фронт все молодые мужчины села, сыновья и зятья. А там – смерть мужа, вдовья доля, правда, тогда ей уже было за шестьдесят... И вдруг новое, нежданное, негаданное и, главное, непостижимое бедствие: всеобщее выселение неведомо куда. Сначала грузовики с наскоро собранным скарбом, потом телячьи вагоны, долгий путь в стуже и голодухе, со смертями без похорон, под надзором солдат со штыками наперевес. Привезли и бросили в огромной, без гор и рек чужой степи. Другой народ, другой язык... Рассказывая о своей жизни, она ошибается в датах и событиях: путает своих детей, рожденных в начале двадцатого века, с внуками, затем с правнуками, праправнуками. Ясно запечатлелись в памяти лишь их болезни, смерти от недугов и несчастных случаев... Зато она отчетливо и радостно, в мельчайших деталях вспоминает первые встречи с будущим мужем, помнит, что чувствовала тогда, в свои девятнадцать лет, еще в девятнадцатом столетии. Это было счастье. Кажется, единственное в ее жизни. Дальше потянулась череда беспрерывных забот, хлопот, старания накормить домашних, обустроить быт... – все 124 года без передышки. Вы только подумайте – наша современница Пасихат видела три столетия! А кого это волнует, кто проявляет заботу об этой необыкновенной женщине? Могут возразить: до нее ли сейчас в Грозном, в Чечне, где, что ни день, гремят взрывы, автоматные очереди, гибнут молодые здоровые люди... Повезло, мол, бабке – живет и живет, помирать вроде не собирается. Да, редкостной жизненной силе старой горянки можно позавидовать! Мало кому столько дано, однако попробуйте вообразить, дорогие соотечественники, как носились бы с Пасихат, будь она гражданкой одного из тех государств, где столь удивительный феномен оценили бы по достоинству! И не надо говорить, что нам-де «не до жиру»: в любой стране, даже не самой процветающей, если ей не безразлично здоровье и благополучие своих граждан, власть просто обязана обратить внимание на подобное чудо долголетия. Ученым, психологам, врачам сам Бог велит изучить ее организм, проанализировать образ жизни, да, вероятно, и мироощущение, привычки, правила, которых она придерживалась столько лет. Администрация же обязана взять под контроль ее жизнь, проявлять поистине неусыпную заботу о ней. Ведь Пасихат Джукалаева, как, впрочем, и другие долгожители, перешагнувшие рубеж столетия, не просто рядовые граждане республики Чечня и всей Российской федерации. Эти люди – наша гордость, наше богатство, общее достояние. А у Пасихат даже и хлеба, говорят, не вдосталь. В голове не укладывается. Если так, нам должно быть стыдно. Всем! Редколлегия