Давно это было. На отделении вайнахской филологии Чечено-Ингушского госуниверситета проходила встреча с известными в республике писателями. Преподаватели чеченского языка и литературы, специалисты по фольклору, работающие на кафедре, часто устраивали своим питомцам такие встречи. Неформальное общение будущих учителей родного языка и литературы, многие из которых сами пробовали писать, и признанных мастеров было взаимно полезным. В тот вечер гостями студентов были Ахмад Сулейманов, Шайхи Арсанукаев, Магомед Мусаев, Алвади Шайхиев, другие патриархи чеченского художественного слова. Хозяева подготовили им сюрприз: выступления университетских талантов – начинающих поэтов и прозаиков. Вот корифеи один за другим прочитали свои произведения, сказали свое веское напутственное слово и снисходительно приготовились слушать робкие, как ожидалось, литературные попытки юных дарований. Но то, что они услышали, поразило их. Ребята читали вполне зрелые, насыщенные глубокими раздумьями и нестандартными образами произведения. Они смотрели на мир глазами, не зашоренными цензурными требованиями, загоняющими художническую мысль в рамки социалистического реализма. То была поэтическая молодежь, выпестованная в колыбели народной поэзии, древних преданий, старинного эпоса Илли. Впоследствии она даст целую когорту сильных, самобытных чеченских авторов, достаточно назвать имена Мусы Ахмадова, Ислама Эльсанова, Лечи Абдуллаева, Мусы Бексултанова... Тогда, на университетском поэтическом вечере, этой свежей силой повеяло от первого же выступления – Баны Гайтукаевой. Но все просто опешили, когда начал читать свое стихотворение Апти Бисултанов. В памяти многих участников того далекого вечера осталась эта картина: с одной стороны – вдохновенный юноша, почти мальчишка, страстно декламирующий свои строки, а с другой – маститые писатели, профессионалы, пораженные явлением нового Поэта. Напрашивалась как бы сама собой ассоциация: Пушкин, выступающий перед Державиным.

Когда речь заходит о поэзии Апти Бисултанова, многие так и говорят: дескать, это наш чеченский Пушкин. Однако, как мне представляется, любые аналогии здесь некорректны. У каждого творца свой и только свой неповторимый путь. Каждый вносит свой золотой вклад в копилку мировой культуры. По мнению литературоведов и критиков, по оценкам читателей, А.Бисултанов – самый неординарный, яркий из современных чеченских поэтов. Его поэзия насыщена особой энергетикой, будоражащей душу, образы его лирики заставляют трепетать потаенные струны чувств."Юноша томный с негой во взоре"… Такой традиционный портрет молодого стихотворца к Апти никогда и никоим образом не подходил. Даже в ранней юности. – Порывистый, дерзкий, он был чужд томности. И какая там нега: во взоре – сталь. Слегка небрит. Горделивая осанка, что-то задиристое в манерах. Четкое ощущение божественного дара и несомненная осознаннность своего предназначения. Не просто стихотворец, не только учитель словесности, но – гражданин в полном смысле слова. Он наметил эту стезю в посвящении Магомеду Мамакаеву, давно, еще на заре перестройки, не предполагая даже, что предопределяет и свою собственную участь:

Поэт сегодня живет там,
Где кровью своей приходится защищать человечность,
Достоинство, честь.
Живет он в сердце народа своего,
Песнями закаляя характер героев.
(Подстрочный перевод)

ОТЕЦ

...Маленький мальчик бежал по лугу и плакал. Он убегал, чтобы не показать людям свою боль, ведь он чеченец, мужчина. Но боль была такой острой, что слезы катились сами. На лесной поляне он упал в траву и предался безутешным рыданиям. В тот день он потерял отца. Первая утрата была столь горька, что впоследствии, когда он рос, мужал, из школьника стал студентом, потом учителем родного языка и литературы, редактором журнала – сильнее боли не испытал. То детское потрясение вошло в его творчество пронзительной нотой: "Будет бежать моя боль... Звонкая боль у меня: она звенит, разбиваясь обо все границы земли. Ненавистны моему сердцу границы..." Так говорит он в одном из самых значительных своих произведений "Поэма, как она есть". Размышления поэта ведут от конкретного, локального – к абстрактному, от земляничной поляны на окраине села Комсомольское – к всечеченскому и далее, к всемирному. Это раздумья о судьбах мира, о своем месте в нем, о предназначении творца. Поэма построена в форме философских диалогов с безвременно погибшим отцом, который поверил тишине, а она нанесла ему удар в спину. Тишина обманчива, ей нельзя верить – здесь философские размышления автора достигают мистической силы пророчества: поэма была написана в 80-е годы, в период так называемого застоя, когда и представить было невозможно, что на исходе столетия тишина взорвется странной войной в Чечне, а родное село Апти Бисултанова Комсомольское – Саади-Котар, расстрелянное и сожженное на виду у всего мира, станет одним из символов чеченской трагедии.

...Молодому поэту на рассвете является покойный Диба, его отец. С упреком: "Очаг-то ветшает, парень...". Сын оправдывается, ведь он убегает от быта, так как занят более важными и высокими делами, а свой дом – не самое главное: "Я песни слагал от имени всего мира, на лицо мое легла соль человеческих страданий. Боль мира захлестнула мою колыбельную сказку. Опасность, грозящая миру, разлучила меня с детством. Вселенная казалась мне очагом отцов, домом. Меня в последний путь проводят мои песни". Но Диба резко обрывает его: "Нет у тебя песен, коли за свой земной срок дома не построил, огня не зажег в очаге, коли по весне и по осени твои руки не покрывались мозолями. Покуда пахота не растолковала тебе, какова цена пота, равных миру песен ты не создашь. Человеку надо быть хозяином очага, если хочет, чтобы мир полюбил его. А слова – всего лишь слова, будь они красивы или бесцветны. Или ты забыл, что ты сын воина? Что ты хочешь спасти, если нечего тебе спасать? Отчизна – ветер, если ее не держат корни дома, свет очага. Я это понял, когда самому пришлось встать на страже"...

МАТЬ...

"Я видел тень молнии на лице своей матери", – напишет Апти в одном из своих сборников. Да, Пакант и Диба были для него не просто людьми, давшими жизнь. Слова "Дада" и "Нана" олицетворяли вселенское божественное начало. Не случайно в сложной системе образов бисултановской поэзии образы Дады и Наны занимают центральное место и наполнены сакральным смыслом. Тихая, безропотно и терпеливо сносящая удары судьбы, неустанно хлопочущая по дому маленькая худенькая женщина сумела стать после гибели мужа крепкой и надежной опорой сыновьям, вырастить их трудолюбивыми, честными, совестливыми и бесстрашными. Они отвечали ей глубоким почтением. Мне не раз доводилось видеть сияние нескрываемой нежности на лице Апти, когда в кругу друзей он говорил о своей матери. Недавно ее не стало. Ангелы унесли в заоблачную высь ее душу, чтобы она забыла страдания, перенесенные на земле. Хрупкой женщине, познавшей горечь утраты самых близких, пережившей тяжесть несправедливой войны, которая разрушила ее дом, достался жребий, что выпадает не каждой матери – трудная участь быть матерью Поэта.

ОТЧИЗНА

...Ноябрь 1994 года.

Мокрый снег. Зябко, слякотно, мрачно. Все охвачены тревогой, предчувствием беды. Какое-то всеобщее истощение – моральное, физическое, да и материальное. Впереди, всего в нескольких сутках, черной змеей притаилась за Тереком война.. Ее близость ощущали, но все же не хотели верить, что Кремль решится на этот чудовищный шаг. Жизнь еще продолжалась. В здании бывшего Дворца пионеров, холодном и сыром – два года не топили – собрались почитатели таланта Апти Бисултанова.

Министерство культуры республики по их инициативе организовало творческий вечер поэта. Удивительно, но в тот день выглянуло солнце, потеплело. На эту встречу собрались практически все оставшиеся в республике интеллектуалы, ценители поэзии. Никакой особой подготовки не проводили – ситуация не позволяла. Но слух о вечере все же разнесся, люди, истосковавшись по красоте, по высокому слову и умному общению, спешили на этот праздник поэзии. Он получился невероятно светлым, хотя каждый, наверное, чувствовал щемящую тоску, что сопутствует прощанию с Родиной. Никто не знал, что ждет его завтра, какой ему выпадет жребий, как сложатся судьбы остальных. Никто не предчувствовал, что скоро один из участников вечера – замечательный театральный режиссер и прекрасный человек Хусейн Гузуев – падет в центре города, сраженный снайперской пулей.

А кому бы в голову пришло, что сам герой вечера, относящийся к Родине, к равнинам и горам, ручьям и лесам отчей земли так же нежно, как к матери, станет изгнанником? Единственный за долгие годы праздник такого масштаба, такой высокой одухотворенности был пронизан трагической нотой. Как полонез Огинского.

В Хайбахе, в Хайбахе,
В Хайбахе...
Горят люди и животные,
Горят молитвы,
Горит пустая
Могила моего народа…

Апти читал стихи, приведенные здесь в подстрочном переводе, так самозабвенно и проникновенно, будто слова выходили из глубин его сердца.

Оно воистину принимает в себя больродной земли. Недаром кто-то из великих сказал фразу, ставшую на века крылатой: "Когда рушится мир, трещина проходит через сердце поэта". Трещина, разделившая чеченский народ на дудаевцев и завгаевцев, на кадыровцев и масхадовцев, прошла по сердцу Апти Бисултанова.

В тот вечер он – уже в который раз – говорил о необходимости внутринационального объединения, взаимного прощения:

– Я никогда из-за политических мотивов не стану врагом ни одному чеченцу, зря кое-кто пытается возводить на меня в этом плане напраслину. Каких бы взглядов мой собрат ни придерживался, я не буду судить его... Нас мало, и мы должны беречь друг друга. Надвигаются очень трудные времена. Просил бы всех быть милосердными, не допускать жестокости по отношению друг к другу хотя бы перед лицом надвигающейся катастрофы...

* * *

"В тот день я состарился навсегда", – так скажет Апти о дне, когда началась война. Тогда он увидел первого убитого. Потом мертвецов станет много, очень много, и война состарит всех в Чечне, даже маленьких детей...

...Прикрыв глаза, как прикрывают старцы, поющие назмы, полностью уйдя в себя, отрешившись от всего мира, он читал свою балладу о родине:

Дег1аста...Дег1аста... Дег1aста, – этот рефрен пропахивал души телезрителей, как пропахали чеченскую землю гусеницы танков. Один из тех, кому в 1996 году довелось услышать это выступление Апти Бисултанова, человек, закаленный многими жизненными невзгодами, признавался, что тихий голос поэта пробирал до мурашек. Почти шепот, он звучал как набат. Перед слушателями был не профессионал, по-актерски искушенный в искусстве декламации, а человек, изливающий душу, исповедуясь в сыновнем преклонении перед истерзанной Отчизной. Он прошел долгий путь. Когда-то его юный голос звучал так:

Белой лошади сказку свою расскажу я...
Грусть сплету из косы и печали твоей.
На Чеченской равнине в полет провожу я
Покидающих нас золотых журавлей...
Там, где кровью калина в тоске истекает,
Я прощенья у всех за грехи попрошу.
И в чеченских горах, там, где ветер рыдает,
Я из слез твоих грустную песню сложу.
Из твоих миражей нашу башню построю
И расчищу поляну в лесу за рекой.
И в чеченских горах, оглушенных зимою,
Я один на один повоюю с судьбой...
(перевод Ии Николаенко)

От этого лирического стихотворения, написанного еще в студенческие годы, было еще далеко до высокогражданственного "Дег1аста". Но талант Бисултанова мужал. От сборника "Дом, плуг, очаг" его дорога шла все выше к книгам "Одна песня", "Тень молнии"...

Литературоведы Чечни считают Бисултанова первым среди его коллег по творческому цеху. Тому порукой и безукоризненная техника стиха, и богатство поэтических образов, каким поражает каждое его произведение. Было замечено, что эта специфика бисултановского "почерка", своеобычность его авторского стиля создает повышенные трудности для переводчиков. Практически непереводимые, эти стихи потому и остаются до сих пор неизвестными российскому читателю. Как-то в Пятигорске задумали издать антологию классиков Северного Кавказа. Литературоведы-составителипредложили, чтобы чеченскую поэзию в ней представляло стихотворение Апти Бисултанова "Дег1аста". Один из мастеров слова сделал перевод, с которым согласился и сам Апти. Но когда специалисты сверили перевод с оригиналом, то увидели, что там есть все, кроме главного – неповторимой индивидуальности Апти. Хорошее стихотворение, но – по мотивам. Кто-то из них по этому поводу выразился так: "Оно даже и на расстояние выстрела не приблизилось к бисултановскому ".

"…Как вернуть смысл моему языку в час всеобщего хаоса? В час, когда деревья в парке – это одновременно и ковчег для многих поколений, и просто помеха для артиллериста. В час, когда пресс бомбардировщиков всей своей тяжестью придавил города и заставил целый народ черным соком разлиться по дорогам… Это чрево огромного котла, в котором медленно кипит война. Забитые дороги, пожары, брошенное военное имущество, разоренные деревни, хаос…невообразимый хаос. Люди бессмысленно копошатся…", – он перечитывал эти строки Антуана де Сент-Экзюпери, написанные давным-давно, в другое время, в другой стране, о другом народе. Но могло бы относиться и к его народу, к его стране и времени – лицо войны не меняется. Это его ученики погибали в боях. Это толпы его братьев и сестер, превращенных в беженцев, черными потоками разливались по дорогам. Люди, для которых земля предков была святыней, и где бы ни носила их жизнь, последний приют они должны были обрести на родине, те, что везли в Чечню даже прах своих родственников, умерших в тринадцатилетней казахстанской ссылке, – эти люди становились изгоями, распыленными по всему свету. Это их в самом прямом – физическом – смысле слова заставляли склоняться до земли, ползти многие километры по грязной жиже под градом пуль, не дающих им поднять свои гордые головы.

Поэты – искры, взлетающие из гущи своего народа, – сказал кто-то из великих. Не знаю, вспоминал ли это Апти, когда в одном из ранних стихотворений признавался:

Хочу весь мир обнять, пока живу,
И все познать, все видеть наяву,
Хочу вобрать родной земли красу
И пасть на землю, превратясь в росу.
Хочу народы всей земли собрать
И чтоб за стол их посадила мать
В своем дому у горной речки быстрой.
И навсегда исчезнуть, ставши искрой…

Теперь он и впрямь стал искрой, зажженной от огня народного сердца, вместившего страдания и дудаевцев, и завгаевцев, и масхадовцев, и кадыровцев, ведь для поэта все они – родные и любимые соплеменники, чеченцы, которых мало; ныне эта живая искра обжигает весь мир словами правды о судьбе многострадального народа.

Чей дом сгорел, тот новый обретет,
Когда поймет, что он в живых остался.
Кто бросил дом, вернется: для чеченца
на веки вечные судьба – Чечня.
Кто благ земных лишился, их получит,
Кто мать утратил и отца, того
Утешит время и гордыню сердца,
Смирив, окаменевшего в печали,
Научит новых радостей искать.
Война добро от зла отъединяет,
Являя в чистом виде суть вещей,
Наступит мир, и все смешает время,
Лишь в памяти, как горные вершины,
Застынут лица павших за свободу.
(Подстрочный перевод)

Еще задолго до войны Апти Бисултанов сказал в интервью, которое давал газете "Голос Чеченской Республики": "Рассказывают, что Бог сперва сотворил души, а потом создал мир и говорит этим душам: "Кто хочет довольствоваться миром – берите свое, идите". Часть душ выбрала мир и удалилась. Затем Бог создал рай и предложил его душам. Многие выбрали рай. Наконец, Он создал ад. Нашлись и такие, что выбрали его. Но некоторые души осталась. Всевышний удивился: "Я вам дал мир – вы не захотели. Я вам дал рай – вы отказались. Дал ад – тоже не хотите. Чего же вам надо?" " О Создатель! – отвечали души. – Мы одного хотим: быть с Тобой, Ты нам нужен. Не потому, что иначе Ты накажешь нас адом, и не за то, что мы можем попасть в рай, если будем любить Тебя. А потому, что Ты есть, Ты нас создал". Этой притчей я сегодня хочу сказать и друзьям, и незнакомым, всем людям Чечни только одно: родину надо любить не за то, что у нас нефть, не за то, что горы... А за то, что она есть – несчастная, истерзанная, все еще продолжающая блуждать во мраке. Но мы – ее дети, другой родины нам не дано. Вот и все".

Минули годы. Разразилась война. В биографии поэта пролегли новые дороги, они привели к другим городам и странам. В сердце навечно осталась рана – след воронки от уничтоженного родного села Саады-Котар. Но жизненное кредо не изменилось. Вот и все.

ПУБЛИКУЕТСЯ ВПЕРВЫЕ (В оригинале) «НАНА»
Шарбан кошан барз ца ийши, Ларбан къора некъ ца ийши, Нана, Нана, г1айг1анаша Хьан дог-ойла къиза 1ийши.	Гена валарх, герга варах, Хьан тхов к1елахь, эрна арахь Нана, Нана, хьан б1аьрхиша Со ларви-кха эрна варах,
Малхал сирла, баттал къоьжа Деле кхойкху екъа коьжалг, Нана, Нана, д1асабаьржи ахь сел хала кхаьбна доьзал.	Эрна кхиарх, эрна леларх, Эрна велхарх, эрна веларх... Нана, Нана, нагахь нислахь, Сан валар ахь къобалделахь.
Хьан саг1а сан хехо хили, Хьан до1а сан дарба хили, Нана, Нана, кху дуьненахь Хьан сингаттам сох ца тили,	1уьйре йоло некъаш дац сан, Суьйре теян х1усам яц сан, Нана, Нана, хьо къинт1ера Яллалц, вижа лахьта дац сан.