Листать журнал
ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ  
  ВЫСТРАДАННАЯ ПОБЕДА
«ХВАТИТ ЛИКОВАТЬ!», ИЛИ ПОБЕДА ГЛАЗАМИ ПОЛКОВОДЦА
 
Степан КАШУРКО  
 
На склоне лет странно вглядываться в те далекие времена, когда ты еще не понимал многих вещей, впоследствии прояснившихся со всей беспощадной очевидностью. Неужели можно было в упор не видеть того, что перед глазами, не осознавать неоспоримой истины?
Можно. Это дело нехитрое. Такова уж человеческая природа: мы часто слепы и глухи к тому, чего не хотим знать. Иное знание причиняет такую боль, что душа спешит инстинктивно отгородиться от него. Но правда от этого не перестает быть правдой. Доверчивому оптимизму, сохраняемому ценой самообмана, грош цена, в конечном счете, он лишь умножает зло. Надобно сказать спасибо тем, кто избавляет нас от трусливой слепоты, каким бы горьким ни было прозрение. Что до меня, хочу принести эту дань благодарности памяти знаменитого военачальника, маршала Ивана Степановича Конева. А было так.
      В канун 25-летия Победы маршал Конев попросил меня помочь ему написать заказную статью для "Комсомольской правды". Обложившись всевозможной литературой, я быстро набросал "каркас" ожидаемой "Комсомолкой" победной реляции в духе того времени и на следующий день пришёл к полководцу. По всему было видно: сегодня он не в духе.
- Читай, - буркнул Конев, а сам нервно заходил по просторному кабинету. Похоже, его терзала мысль о чем-то наболевшем.
Горделиво приосанившись, я начал с пафосом, надеясь услышать похвалу: "Победа - это великий праздник. День всенародного торжества и ликования. Это..."
- Хватит! - сердито оборвал маршал. - Хватит ликовать! Тошно слушать. Ты лучше скажи, в вашем роду все пришли с войны? Все во здравии вернулись?
- Нет. Мы недосчитались девятерых человек, из них пятеро пропали без вести, - пробормотал я, недоумевая, к чему это он клонит. - И еще трое приковыляли на костылях.
- А сколько сирот осталось? - не унимался он.
- Двадцать пять малолетних детей и шестеро немощных стариков.
- Ну и как им жилось? Государство обеспечило их?
- Не жили, а прозябали, - признался я. - Да и сейчас не лучше. За без вести пропавших кормильцев денег не положено... Их матери и вдовы глаза повыплакали, а все надеются: вдруг хоть кто-нибудь вернется. Совсем извелись…
- Так какого чёрта ты ликуешь, когда твои родственники горюют! Да и могут ли радоваться семьи тридцати миллионов погибших и сорока миллионов искалеченных и изуродованных солдат? Они мучаются, они страдают вместе с калеками, получающими гроши от государства...
Я был ошеломлен. Таким я Конева видел впервые. Позже узнал, что его привела в ярость реакция Брежнева и Суслова, отказавших маршалу, попытавшемуся добиться от государства надлежащей заботы о несчастных фронтовиках, хлопотавшему о пособиях неимущим семьям пропавших без вести.
Иван Степанович достал из письменного стола докладную записку, видимо, ту самую, с которой безуспешно ходил к будущему маршалу, четырежды Герою Советского Союза, кавалеру "Ордена Победы" и трижды идеологу Советского Союза. Протягивая мне этот документ, он проворчал с укоризной:
- Ознакомься, каково у нас защитникам Родины. И как живется их близким. До ликованья ли ИМ?!"
Бумага с грифом "Совершенно секретно" пестрела цифрами. Чем больше я в них вникал, тем больнее щемило сердце: "На фронтах Великой Отечественной войны погибло 28 миллионов 540 тысяч бойцов и командиров. Ранено 46 миллионов 250 тысяч. Вернулись домой с разбитыми черепами 775 тысяч фронтовиков. Одноглазых 155 тысяч, слепых 54 тысячи. С изуродованными лицами 501342. С кривыми шеями 157565. С разорванными животами 444046. С поврежденными позвоночниками 143241. С ранениями в области таза 630259. С оторванными половыми органами 28 648. Одноруких 3 миллиона 147. Безруких 1 миллион 10 тысяч. Одноногих 3 миллиона 255 тысяч. Безногих 1 миллион 121 тысяча. С частично оторванными руками и ногами 418905. Так называемых "самоваров", безруких и безногих - 85942.
- Ну, а теперь взгляни вот на это, - продолжал просвещать меня Иван Степанович.
"За три дня, к 25 июня, противник продвинулся вглубь страны на 250 километров. 28 июня взял столицу Белоруссии Минск. Обходным маневром стремительно приближается к Смоленску. К середине июля из 170 советских дивизий 28 оказались в полном окружении, а 70 понесли катастрофические потери. В сентябре этого же 41-го под Вязьмой были окружены 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артполк Резерва Главного командования и полевые Управления четырех армий.
В Брянском котле очутились 27 дивизий, 2 танковые бригады, 19 артполков и полевые Управления трех армий.
Всего же в 1941-м в окружение попали и не вышли из него 92 из 170 советских дивизий, 50 артиллерийских полков, 11 танковых бригад и полевые Управления 7 армий.
В день нападения фашистской Германии на Советский Союз, 22 июня, Президиум Верховного Совета СССР объявил о мобилизации военнообязанных 13 возрастов - 1905-1918 годов. Мгновенно мобилизовано было свыше 10 миллионов человек.
Из 2-х с половиной миллионов добровольцев было сформировано 50 ополченческих дивизий и 200 отдельных стрелковых полков, которые были брошены в бой без обмундирования и практически без надлежащего вооружения. Из двух с половиной миллионов ополченцев в живых осталось немногим более 150 тысяч".
Говорилось там и о военнопленных. В частности, о том, что в 1941 году попали в гитлеровский плен: под Гродно-Минском - 300 тысяч советских воинов, в Витебско-Могилёвско-Гомелъском котле - 580 тысяч, в Киевско-Уманьском - 768 тысяч. Под Черниговом и в районе Мариуполя - еще 250 тысяч. В Брянско-Вяземском котле оказались 663 тысячи, и т.д.
Если собраться с духом и все это сложить, выходило, что в итоге за годы Великой Отечественной войны в фашистском плену умирали от голода, холода и безнадежности около четырех миллионов советских бойцов и командиров, объявленных Сталиным врагами и дезертирами.
Подобает вспомнить и тех, кто, отдав жизнь за неблагодарное отечество, не дождался даже достойного погребения. Ведь по вине того же Сталина похоронных команд в полках и дивизиях не было - вождь с апломбом записного хвастуна утверждал, что нам они ни к чему: доблестная Красная Армия врага разобьет на его территории, сокрушит могучим ударом, сама же обойдется малой кровью. Расплата за эту самодовольную чушь оказалась жестокой, но не для генералиссимуса, а для бойцов и командиров, чья участь так мало его заботила. По лесам, полям и оврагам страны остались истлевать без погребения кости более двух миллионов героев. В официальных документах они числились пропавшими без вести - недурная экономия для государственной казны, если вспомнить, сколько вдов и сирот остались без пособия.
В том давнем разговоре маршал коснулся и причин катастрофы, в начале войны постигшей нашу "непобедимую и легендарную" Красную армию. На позорное отступление и чудовищные потери ее обрекла предвоенная сталинская чистка рядов командного состава армии. В наши дни это знает каждый, кроме неизлечимых почитателей генералиссимуса (да и те, пожалуй, в курсе, только прикидываются простачками), а ту эпоху подобное заявление потрясало. И разом на многое открывало глаза. Чего было ожидать от обезглавленной армии, где опытные кадровые военачальники вплоть до командиров батальона отправлены в лагеря или под расстрел, а вместо них назначены молодые, не нюхавшие пороху лейтенанты и политруки..."
- Хватит! - вздохнул маршал, отбирая у меня страшный документ, цифры которого не укладывались в голове. - Теперь понятно, что к чему? Ну, и как ликовать будем? О чем писать в газету, о какой Победе? Сталинской? А может, Пирровой? Ведь нет разницы!
- Товарищ маршал, я в полной растерянности. Но, думаю, писать надо по-советски.., - запнувшись, я уточнил: - по совести. Только теперь вы сами пишите, вернее, диктуйте, а я буду записывать.
- Пиши, записывай на магнитофон, в другой раз такого уж от меня не услышишь!
И я трясущейся от волнения рукой принялся торопливо строчить:
"Что такое победа? - говорил Конев. - Наша, сталинская победа? Прежде всего, это всенародная беда. День скорби советского народа по великому множеству погибших. Это реки слез и море крови. Миллионы искалеченных. Миллионы осиротевших детей и беспомощных стариков. Это миллионы исковерканных судеб, не состоявшихся семей, не родившихся детей. Миллионы замученных в фашистских, а затем и в советских лагерях патриотов Отечества". Тут ручка-самописка, как живая, выскользнула из моих дрожащих пальцев.
- Товарищ маршал, этого же никто не напечатает! - взмолился я.
- Ты знай, пиши, сейчас-то нет, зато наши потомки напечатают. Они должны знать правду, а не сладкую ложь об этой Победе! Об этой кровавой бойне! Чтобы в будущем быть бдительными, не позволять прорываться к вершинам власти дьяволам в человеческом обличье, мастерам разжигать войны.
- И вот еще чего не забудь, - продолжал Конев. - Какими хамскими кличками в послевоенном обиходе наградили всех инвалидов! Особенно в соцобесах и медицинских учреждениях. Калек с надорванными нервами и нарушенной психикой там не жаловали. С трибун ораторы кричали, что народ не забудет подвига своих сынов, а в этих учреждениях бывших воинов с изуродованными лицами прозвали "квазимодами" ("Эй, Нина, пришел твой квазимода!" - без стеснения перекликались тетки из персонала), одноглазых - "камбалами", инвалидов с поврежденным позвоночником - "паралитиками", с ранениями в область таза - "кривобокими". Одноногих на костылях именовали "кенгуру". Безруких величали "бескрылыми", а безногих на роликовых самодельных тележках - "самокатами". Тем же, у кого были частично оторваны конечности, досталось прозвище "черепахи". В голове не укладывается! - с каждым словом Иван Степанович распалялся все сильнее. - Что за тупой цинизм? До этих людей, похоже, не доходило, кого они обижают! Проклятая война выплеснула в народ гигантскую волну изуродованных фронтовиков, государство обязано было создать им хотя бы сносные условия жизни, окружить вниманием и заботой, обеспечить медицинским обслуживанием и денежным содержанием. Вместо этого послевоенное правительство, возглавляемое Сталиным, назначив несчастным грошовые пособия, обрекло их на самое жалкое прозябание. Да еще с целью экономии бюджетных средств подвергало калек систематическим унизительным переосвидетельствованиям во ВТЭКах (врачебно-трудовых экспертных комиссиях): мол, проверим, не отросли ли у бедолаги оторванные руки или ноги?! Все норовили перевести пострадавшего защитника родины, и без того нищего, на новую группу инвалидности, лишь бы урезать пенсионное пособие...
О многом говорил в тот день маршал. И о том, что бедность и основательно подорванное здоровье, сопряженные с убогими жилищными условиями, порождали безысходность, пьянство, упреки измученных жен, скандалы и нестерпимую обстановку в семьях. В конечном счете, это приводило к исходу физически ущербных фронтовиков из дома на улицы, площади, вокзалы и рынки, где они зачастую докатывались до попрошайничества и разнузданного поведения. Доведенные до отчаяния герои мало-помалу оказывались на дне, но не их надо за это винить.
К концу сороковых годов в поисках лучшей жизни в Москву хлынул поток обездоленных военных инвалидов с периферии. Столица переполнилась этими теперь уже никому не нужными людьми. В напрасном чаянии защиты и справедливости они стали митинговать, досаждать властям напоминаниями о своих заслугах, требовать, беспокоить. Это, разумеется, не пришлось по душе чиновникам столичных и правительственных учреждений. Государственные мужи принялись ломать голову, как бы избавиться от докучной обузы.
И вот летом 49-го Москва стала готовиться к празднованию юбилея обожаемого вождя. Столица ждала гостей из зарубежья: чистилась, мылась. А тут эти фронтовики - костыльники, колясочники, ползуны, всякие там "черепахи" - до того "обнаглели", что перед самым Кремлем устроили демонстрацию. Страшно не понравилось это вождю народов. И он изрек: "Очистить Москву от "мусора"!"
Власть предержащие только того и ждали. Началась массовая облава на надоедливых, "портящих вид столицы" инвалидов. Охотясь, как за бездомными собаками, правоохранительные органы, конвойные войска, партийные и беспартийные активисты в считанные дни выловили на улицах, рынках, вокзалах и даже на кладбищах и вывезли из Москвы перед юбилеем "дорогого и любимого Сталина" выброшенных на свалку истории искалеченных защитников этой самой праздничной Москвы.
И ссыльные солдаты победоносной армии стали умирать. То была скоротечная гибель: не от ран - от обиды, кровью закипавшей в сердцах, с вопросом, рвущимся сквозь стиснутые зубы: "За что, товарищ Сталин?"
Так вот мудро и запросто решили, казалось бы, неразрешимую проблему с воинами-победителями, пролившими свою кровь "За Родину! За Сталина!".
- Да уж, что-что, а эти дела наш вождь мастерски проделывал. Тут ему было не занимать решимости - даже целые народы выселял, - с горечью заключил прославленный полководец Иван Конев.
Зловещее слово "война" с древних времен знакомо нашему народу. У нас особое отношение к защите Отечества. С кем только не сражались наши предки! Им довелось обороняться от древних гуннов, аваров, хазаров, печенегов, половцев, шведских феодалов, немецких псов-рыцарей, татаро-монголов, поляков, на протяжении многих веков громивших и разорявших Русь. Всё это не могло не сказаться на формировании национального характера или, выражаясь по старинке, русского духа.
Только почему именно русского? Народ у нас многонациональный, не вчера он таким стал, и во все времена, чуть настанет година опасности, этот народ проявлял небывалую решимость к объединению, сплачивался. А если его вожди оказывались безвольными, неспособными возглавить воинство, повести на борьбу с врагом, люди брали судьбу страны в свои руки. Свою решимость бороться с чужеземными захватчиками они скрепляли устной присягой, клятвой на оружии и перед Господом Богом. Но так было в старые времена, когда народ чувствовал себя хозяином своей земли. И вот настало новое время. Сталинское. Не надо объяснять, какое. Все и так хорошо знают, что тогда творилось. И грянула новая война - Великая Отечественная. Народ встрепенулся, готовый дать сокрушительный отпор фашистским ордам. Люди были уверены - Сталин поведет их к победе...
Но что за наваждение?! Гитлеровские полки всего за три дня прорвались в глубь страны на 250 километров, а вождь затаился, не кажет глаз, да и гласа его что-то не слыхать. Прошло еще три дня. Немцы уже в Минске, захватили пол-Белоруссии, а вождь - отец родной - все помалкивает. Стар и млад рвется в бой, атакует военкоматы, осаждает призывные пункты, а те, само собой, и денно и нощно проводят мобилизацию, гонят наспех сколоченные, порой, чуть ли не безоружные команды на фронт, которого практически уже нет. Народ недоумевает, народ в смятении: да где же он, где любимый и мудрый заступник всего человечества? Куда подевался кумир, воспетый в песнях и былинах?
Не ведали обманутые массы, какая тайна скрывается за этим державным безмолвием. Знали бы они, что великий вождь великой страны оказался великим трусом! Что целых десять дней, как пугливый зайчишка в кустах, он отсиживался на своей подмосковной даче, в панике ждал ареста от своих приближенных, которых не успел окрестить врагами народа и расстрелять, как расстрелял Рыкова, Косиора, Тухачевского, Якира, Блюхера и еще полтора миллиона людей, некогда завоевавших советскую власть и выпестовавших на свою голову этого головореза.
"О, если бы знали, кто такой Сталин…" Сказал и тут же спохватился. Да ничего бы особенного не произошло. Никто бы не стал брать, как в старые добрые времена, судьбу страны в свои руки. Почему? Разве не было у нас талантливых людей, отважных и толковых? Конечно, были. Но именно они первыми гибли в предвоенных чистках: кто покрупней, позаметнее, кто выделялся в серой толпе. Так что их мало осталось, да и уцелели из них те, кто либо научился не высовываться, либо за десятилетнее сталинское правление дал себя оболванить, как сказали бы позднее - зомбировать безудержной кампанией возвеличивания мелкого человечка, но большого тирана, "отца народов", безжалостно пожиравшего своих "сыновей". Видимо, его хваленая мудрость сводилась к наглой бандитской поговорочке: "Бей своих, чтобы чужие боялись!"
Чужие не испугались, а обезволенный советский народ способен был только на одно: безропотно проливать кровь. Снова и снова идти, повинуясь командам, в смертельный бой. Не задумывался - отучили. Что из этого вышло? Именно то, о чем говорят цифры докладной записки маршала Конева. От полного разгрома Советский Союз спасли безбрежные просторы и неисчерпаемые людские ресурсы, которых командование не жалело. И, конечно, неодолимое желание народа изгнать гитлеровских захватчиков с родной земли - когда дошло до дела, не крикливый энтузиазм, не навязанная извне любовь к вождю, а это естественное чувство вело и поддерживало.
Между тем Сталин, насилу оправившись от шока, наконец-то 3 июля выступил по радио. Ну, слава Богу, живой! Народ тоже ожил, воспрял духом, услышав необходимое в ту пору уму и сердцу воззвание: "Братья и сестры, идите в бой. Родина вас не забудет!" И люди, у которых эта власть украла веру в Отца Небесного, пошли, ища опоры в имени того, кто с наглостью самозванца заменил его собственной усатой персоной. Бессмертного Бога нет, но смертный идол назвался их братом, он обещал не забыть… Пошёл и чечено-ингушский народ. На защиту огромной многонациональной державы маленькая кавказская республика послала более 40 тысяч лучших сынов и дочерей, смотревших на это как на исполнение своего святого долга. Сражаясь, они проявляли высшую воинскую доблесть. А вот и неопровержимое свидетельство, те же упрямые цифры: в Чечено-Ингушетии к званию Героя Советского Союза было представлено 96 чеченцев и 24 ингуша - ни в одной республике не нашлось столько Героев (в процентном отношении к общей численности населения).
Итак, Сталин убедился, что опасность миновала, пост генсека остался за ним. Оклемавшись, он принялся за старое. Едва ясно стало, что победа не за горами, ему вздумалось утолить свою кровожадность расправой с малыми народами. Теперь можно было обойтись и без них, а вот без террора он управлять не мог. Не владел этим искусством. Коварный от природы, вождь обманул и воинов Чечено-Ингушетии, и - в который раз! - замороченную страну. Да, ведь она не помешала ему цинично извратить смысл недавней клятвы: "Идите в бой, Родина вас не забудет!"
Лучше бы она о них забыла…
Одновременно с высылкой мирного населения, отправленного, по сути, на каторгу, из армии отчислили доблестных сынов Чечено-Ингушской республики. Да не отчислили - отшвырнули, словно выкуренные сигареты, - за бортом жизни оказались десятки тысяч воинов, невзирая на их боевые заслуги. Такова была награда за верность, мужество и пролитую кровь. Вождь подло плюнул в душу всем чеченцам и ингушам, объявив их изменниками и трусами. И кто объявил - первейший трус, лжец, а если глубже посмотреть, то и предатель. Ведь он, пока правил страной, загубил в ней столько миллионов людей, сколько Гитлер убил в концлагерях и на полях сражений. Вот уж воистину несчастный советский народ! Его уничтожали одновременно два палача - один душегубствовал под фашистским знаменем, другой под коммунистическим.
Мне и всем тем, кому дорого доброе имя чеченцев и ингушей, трудно в полной мере восстановить справедливость, воздать должное каждому совершившему подвиг на фронтах Великой войны. Почему? Да потому, что по приказу Сталина из боевых архивов изымались и уничтожались свидетельства героизма воинов-кавказцев. К счастью, были в стране порядочные люди, всё, что только могли, делавшие для сохранения фронтовых документов. Из тех, что удалось уберечь, видно, что многих геройски погибших чеченцев и ингушей умышленно именовали пропавшими без вести. Подлог как политическая мера: ведь надо было оправдать расправу, доказать, что их поделом объявили изменниками (правда, ни в одной уважающей себя армии пропавший без вести к предателю не приравнивается, но кого это смущало?).
О том, сколько гнусной несправедливости было допущено в отношении репрессированных народов, я узнал в ходе поиска без вести пропавших защитников Родины, за который взялся и по велению своей совести, и согласно приказу (может быть, здесь вернее сказать - по поручению) все того же маршала Конева. Когда он возглавил только что созданный к 20-летию Победы Центральный штаб Всесоюзного похода по дорогам Великой Отечественной войны, я стал его порученцем и, как говорилось в начале, по сей день благодарен судьбе за встречу с таким честным и мужественным человеком. Кстати, лишь благодаря ему я смог защититься от инсинуаций некоторых высоких чинов, пытавшихся обвинить меня в симпатиях к "предателям: чеченцам и ингушам". Знаменитый полководец говорил мне:
- Твой долг помочь маленькому народу избавиться от недостойных нападок и унижающего клейма.
Они и поныне не перевелись, чиновные ура-патриоты, готовые без конца оскорблять этот многострадальный народ, навешивая паскудные ярлыки. Угроза "мочить в сортире" близка их мироощущению, они стремятся понимать ее как можно расширительнее. Приведу пример. Во всем известной газете "Правда" я еще недавно числился одним из лучших авторов. Но после того как в прошлом году, к 60-летию выселения чеченцев и ингушей в Киргизию и Казахстан, "Известия" опубликовали моё интервью о сожжении 705 живых людей в высокогорном Хайбахе, исполняющая обязанности главного редактора "Правды" госпожа… (ну да Бог с ней, с фамилией) назвала меня предателем идей Сталина и запретила переступать порог редакции. Выходит, я, журналист, должен был, зная об этом чудовищном злодеянии, помалкивать из опасения подпортить имидж вождя-убийцы в глазах тех, кто еще не успел проникнуться его "идеями" настолько, чтобы одобрить такую мудрую меру как сожжение заживо сотен мирных людей?
Что до неуместных симпатий, спрашивается, могу ли я не симпатизировать, например, разведчику, неоднократно выполнявшему ответственные поручения командующего Центральным фронтом генерала Рокоссовского, кстати, уроженцу Хайбаха Бексултану Газоеву, о подвиге которого и о трагедии его отца, матери, девяти братьев и сестер рассказано во втором номере журнала "ДОШ"?
Ну, а как я должен отнестись к другому герою-чеченцу, на том же фронте гнавшему врага на запад в составе 7-го кавалерийского корпуса, к уроженцу села Алхазурово Урус-Мартанского района Хаважи Магомет-Мирзоеву, который согласно приказу генерала Рокоссовского первым форсировал Днепр у Белорусского города Брагин?
Гвардии старший сержант Магомет-Мирзоев 28 сентября под покровом ночи "уговорил" своего скакуна по кличке Алхазур лечь на дно лодки и вместе с боевым расчётом незаметно преодолел полукилометровую водную преграду.
На вражеском берегу навьючив Алхазура двумя станковыми пулеметами и достаточным комплектом пулеметных лент, шесть смельчаков во главе с Магомет-Мирзоевым по лесистой заболоченной местности тайно углубились в расположение 1-го эшелона противника и с рассветом открыли шквальный пулеметно-автоматный огонь в спину гитлеровцам, посеяв столь внезапной атакой панику в их стане. Этим и воспользовался командир стоявшего на противоположном берегу Днепра 60-го гвардейского полка гвардии майор Горлатов. Его батальоны стремительно форсировали реку и после короткого боя овладели плацдармом.
С помощью коня Алхазура однополчане нашли его хозяина. Истекая кровью, герой лежал возле умолкшего пулемета, на рукоятках которого висели его оторванные руки. Подоспевшие санитары бережно переправили раненого на свой берег в ХППГ-1050, но спасти его не сумели. Сердце мужественного бойца перестало биться на седьмой день, 4 октября 1943 года. Хоронили его с почестями в отдельной могиле в украинском селе Левковичи недалеко от Чернигова. Присутствовавший на церемонии погребения командующий Центральным фронтом генерал Рокоссовский, подписывая наградной лист, начертал: "Достоин звания Героя Советского Союза".
15 января 1944 года Хаважи Магомет-Мирзоев получил высокое звание посмертно. В его планшетке нашли фотокарточку. На обратной стороне карандашом написаны были трогательные слова: "В первый день войны. Прощальное фото - жена Тамара Алиевна и сын Хасан. Свидимся ли? ".
Если можно сказать так о человеке, сгинувшем вдали от милых сердцу, от родного дома, сержанту из Алхазурова здорово повезло. Героем его объявили за месяц до злодейского выселения чеченцев с родных мест. А вот первому лётчику Чечни Даше Акаеву из села Шалажи и посмертно не суждено было получить эту заслуженную награду. Его подвиг и гибель, рассказ о которых можно прочесть в журнале "ДОШ" №1 за 2003 год, совпали с изгнанием его соплеменников в степи далёкого Казахстана. И память славного сына Кавказа была "заточена", казалось, навечно, за семью замками запрета до тех пор, пока я не взломал их.
Но разве мы всех назвали, всех почтили, как должно? Сколько ещё храбрецов, чьи деяния, обреченные на замалчивание вместо того, чтобы жить в памяти поколений, до сей поры погребены в пыльных папках государственных архивов? Вот только что, благодаря высокой порядочности хранителей, оберегающих тайны человеческих судеб, мне посчастливилось прикоснуться к истории другого, доселе безвестного подвига. Это случилось в первые дни войны в украинском городе Первомайске, что на Южном Буге. Теснимые танковыми полками и моторизированными частями великолепно оснащенного, вооруженного до зубов гитлеровского воинства, обескровленные 6-я и 12-я армии Киевского особого военного округа оказались в кольце врагов вместе с командармами Понеделиным и Музыченко. Разведка доложила, что генералы захвачены в плен и под жестокой охраной содержатся в здании городского совета в оккупированном Первомайске. Надо выручать. Но как?
Вызвался молодой лейтенант, командир
взвода разведки 58-й горно-стрелковой дивизии Батырбек Мухтарович Льянов, 1919 года рождения, ингуш из города Орджоникидзе Северо-Осетинской АССР. У него мгновенно созрел план: переодеть отважных разведчиков в немецкую форму и на трофейных танках и бронемашинах под видом подразделения войск СС войти в Первомайск, где к тому времени находились только солдаты охранного полка "Викинг". На передней машине рядом с лейтенантом Лъяновым сидел "гауптман" Генрих Генрихович Унгер, учитель, немец по национальности из Либкнехтовки (ныне село Кочубеевское) Ставропольского края.
Был жаркий солнечный день 3 августа 1941 года. По мосту через Южный Буг колонна из семи немецких машин под командованием лейтенанта Льянова спокойно вошла в город. Ничего не подозревающие оккупанты благоустраивались, осваивали украинский город с его "шёнен медхен" (красивыми девушками). "Гауптман" Унгер спросил у патруля, где найти старшего по гарнизону. Гитлеровцы указали на здание бывшего горсовета, над которым реяло фашистское знамя со свастикой. Немецкие машины наших ребят рассредоточились на площади. Отделение разведчиков во главе с лейтенантом Льяновым, спешившись, вошло в здание. И тут что-то не сработало. Завязался бой. Вызванное по тревоге танковое подразделение гитлеровцев было встречено орудийно-пулеметным огнем "наших" танков. Стали рваться снаряды и противотанковые гранаты. Площадь скрылась в дыму.
- Уходим!
Не потому, что спасовали, нет - сигнальные ракеты дали условленный знак: как выяснилось, пленных командармов полчаса тому назад увезли в неизвестном направлении. Но тут по площади со всех сторон открыли массированный огонь окружившие ее фашистские танки. Наши рыцари отбивались отчаянно, до последней капли крови. Чудом выскочили из этого ада только трое: младший лейтенант из Ленинграда Карпинский, сержант из Ростова Разгонов и киевлянин Голайко. Все остальные 45 бойцов вместе с лейтенантом Льяновым и "гауптманом" старшим сержантом Унгером пали смертью храбрых.
О гибели этой горстки отважных бойцов я узнал от полковника в отставке, того самого киевлянина Леонида Тарасовича Голайко. Он и годы спустя горевал, что из-за неразберихи и суматохи августа сорок первого, из-за огромных потерь командного и политсостава мир не узнал о подвиге отчаянных храбрецов-разведчиков 6-й армии (от неё осталось всего полторы тысячи человек).
Исследуя фронтовые документы того времени, мне удалось найти копию письма товарищей Батырбека Льянова, адресованного его родным. Сквозь непременную в таких случаях казенную риторику пробивается искренняя печаль утраты: "Здравствуйте, уважаемый Мухтар Биботович и уважаемая Губати Гинардкиевна! Мы, политработники и бойцы Красной Армии энского подразделения, сражающиеся в боях с немецким фашизмом за честь, свободу и независимость любимой Родины, шлем вам боевой фронтовой привет и от чистого сердца благодарим вас за воспитание сына Батырбека…" Здесь много лишних, выспренних слов, газетных выражений, обещаний жестоко отомстить "фашистским выродкам", подробностей, может статься, не нужных сраженным горем родителям: "Ваш сын со своим подразделением разгромил штаб до зубов вооруженного и численно превосходящего противника, захватил ценные документы для нашей армии и оставил на поле боя более 200 гитлеровцев убитыми и ранеными. Уничтожил 3 танка и 4 автомашины с боеприпасами". И вдруг рядом - бесхитростное признание: "Мы скорбим, мы плачем". Это уже не дань обычаю, такого не пишут проформы ради. В полку любили Батырбека. Значит, было за что. На войне люди быстро узнают, кто чего стоит.
"Дорогие папа и мама нашего верного друга и товарища, найдите в себе мужество пережить невосполнимую утрату", - просили его соратники, командир полка Мешков, военком Андриенко, секретарь партбюро Буглон, ответсекретарь комсомольского бюро Степанов, нетрадиционно трогательно подписавшиеся "искренне ваши сыновья и братья".
А спустя тридцать четыре года, 17 декабря 1975-го, Главное Управление кадров Министерства обороны СССР на многократные запросы брата павшего разведчика ответило вот как: "г. Грозный, ул., Калинина. 27 Льянову Абдул-Гамиду Мухтаровичу. Лейтенант Льянов Батырбек Мухтарович исключен из списков офицерского состава как пропавший без вести в декабре 1941 года. Начальник отдела полковник Войтенко".
К этому нечего добавить.
Но это не все.
Когда газетчики и ораторы, торжествуя, снова и снова восклицали: "Знамя нашей победы взвилось над Рейхстагом!", они умалчивали о том, что поднявший это знамя уроженец Кавказа - такая незадача! - был не тем, кого загодя назначили на эту роль.
Его вспомнили... через полвека. В 1996-м году Борис Ельцин подписал указ о вручении ему Звезды Героя России.
Уроженец дагестанского Хасав-юрта Исмаилов начал войну кадровым бойцом Красной Армии и вскоре стал младшим офицером. Истинный богатырь, под два метра роста, он не терялся в любых ситуациях, зачастую проявляя чудеса смекалки и отваги. Товарищи души в нем не чаяли, командиры ценили, не раз представляли к наградам.
И вот наступил победный 45-й. В составе прославленной в Сталинграде 83-й особой гвардейской механизированной роты разведки 82-й гвардейской Запорожской Краснознаменной Ордена Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии в канун 1-го Мая разведрота прорвалась в логово фашизма - Берлин. Выполняя приказ командира - старшего лейтенанта Павла Шевченко - гвардии старший сержант Абдулхаким Исмаилов и гвардии сержант двадцатилетний Алексей Ковалёв подняли над Имперской канцелярией дивизионное знамя! И не раздумывая, безудержно ринулись в Рейхстаг. Поддерживаемые огнем товарищей, они по запасным темным лестницам пробрались на крышу последней цитадели гитлеровцев и там водрузили теперь уже Государственный флаг СССР с серпом и молотом. Тот самый, что вскоре назовут Знаменем Победы. Это великое историческое мгновение было запечатлено военным фотокорреспондентом ТАСС старшим лейтенантом Военно-морского Флота Евгением Холдеем. Фотография (см. на обложке журнала), официально признанная советским государством и правительствами всего мира, в глазах целого света стала свидетельством полного разгрома фашизма, возвестила человечеству о победе над гитлеровской Германией.
Однако, как ни дико, из политических соображений, то есть по прихоти "отца народов" официально было объявлено, что на фотографии запечатлены младший сержант Кантария и сержант Егоров из другой, 150-й стрелковой дивизии. Они и вправду, так же рискуя жизнью, подняли над Рейхстагом знамя, но какое? Армейское! Знамя Военного Совета 8-й ударной армии, заранее для этого подготовленное: все было оговорено в Кремле. А ведь это не одно и то же. Но так велел товарищ Сталин! Значит, на остальное наплевать! И вот морочили головы людям всего света, а тем, кто на самом деле водрузил государственный флаг, выкручивали руки, под страхом смерти требуя: "Молчать!" Чего бы это ни стоило.
А это обошлось не дешево: ценой извращения правды, попрания справедливости. Представьте, чего стоило Абдулхакиму Исмаилову в День Победы, когда по телевизору показывали документальную хронику и над Рейхстагом взвивалось победное Знамя, сдержаться, не воскликнуть: "Смотрите, смотрите, люди добрые! Это же я!" Надо было прикусить язык и, не протестуя, слушать из уст диктора торжественную ложь: "Знамя водружают герои Кантария и Егоров!" А от тех, кому все-таки рассказал, как было на самом деле, сносить ехидные насмешки: "Во заливает Абдулхаким! Лапшу вешает!" А Алексей Ковалев, водрузивший вместе с Исмаиловым знамя над Рейхстагом, чуть в психушку не угодил, рассказав об этом. Орден Славы спас. Обидно. Больно.
9 мая этого года Абдулхаким Исмаилов был на параде в Москве. По паспорту он - кумык и разговаривает тоже на кумыкском, но относительно его национальных корней есть разные предположения. Его сын Саид много лет роется в архивах, выясняя родословную отца, но к окончательному выводу еще не пришел, а потому и не опровергает ни одну из возможных версий. Как вспоминает Абдулхаким (и архивные данные, найденные Саидом, это подтверждают), его отец Исак Исмаилов в конце 1890-х годов абречествовал с братьями Муцу, Абдулхасаном, Хасимханом и Магомедом из селения Бети-Мохк Ножай-Юртовского района Чечни в верховьях реки Аксай. С Бухари, сыном того самого Муцу, они общаются по сей день, в гости ездят друг к другу.
- Что это было: просто куначество или кровное родство, мне еще трудно сказать. Если удастся найти в архивах данные переписи населения 1830-х годов, тогда смогу определенно дать ответ на этот вопрос - говорит Саид Исмаилов.
- В 97-м году, - вспоминает Абдулхаким, - меня повезли к Масхадову, устроили радушный прием, повезли по разрушенному Грозному. Аслан спросил: "Похож на Берлин 45-го?" А я говорю: "Хуже!"
Все народы Кавказа гордятся Абдулхакимом, чуть ли не каждый из этих народов считает его своим. А на самом-то деле это не столь принципиально. Важно, что он - истинное лицо кавказской национальности.
Человеку порой приходится терпеть незаслуженные обиды. Но история обмана не терпит. Рано или поздно истина вступает в свои права, хотя справедливость не всегда успевает восторжествовать при жизни участников событий.
И все-таки сегодня это случится. Пришел час, основываясь на фронтовых документах, сказать правду! Низкий вам поклон, дорогой наш Абдулхаким, доблестный ветеран, живущий в дагестанском городе Хасавюрте! Гордитесь, высоко держите голову, смело глядите в глаза каждому! Конец упрекам и насмешкам. Знамя Победы над Рейхстагом водрузили вы вместе с русским Алексеем Ковалевым, который проживал в Украине и в прошлом году ушел в мир иной. Воспряньте духом, и пусть совесть мучает тех, кто легкомысленно подозревал вас в бахвальстве. Слава пришла поздно, но вы всегда были ее достойны! С Днем 60-летия Победы, с Вашим 89-летием! Мира и счастья вам, вашим землякам и всему прекрасному Кавказу!
Только храня правду о войне, защищая ее от любых фальсификаций, мы обретаем право, наперекор трагизму совершившегося все-таки, праздновать Победу. А права забывать о ее цене нет ни у кого.
 
     
 
     
 
     
 
     
     
Листать журнал