Назад Вперед

О СЕБЕ И О ВРЕМЕНИ

 ЛИДИЯ ЯНДИЕВА, заслуженная артистка ЧИАССР. Ее - первого теледиктора Чечено-Ингушского телевидения - помнят зрители шестидесятых годов, когда с голубого экрана она, как родная, входила в каждый дом. Это были счастливые годы не только в ее жизни, наш народ тоже чувствовал душевный подъем: возвращение на родину, возрождение Чечено-Ингушской республики вселяли в нас большие надежды. У Лиды был богатый архив, но война беспощадно уничтожила все: дом, имущество, драгоценные фотоматериалы, публикации в прессе и дневниковые записи. Тем не менее, она решила осуществить свою давнюю мечту: написать книгу «О себе и о времени». Книга была задумана в эпистолярном жанре. В 1997 году работа над ней была начата, но автору удалось написать совсем немного. Шестого октября 1999 года после непродолжительной болезни Лидия Яндиева ушла из жизни. Она похоронена в Турции. Мы хотим познакомить наших читателей с отрывками из этой недописанной книги. Они рассказывают о страшных событиях 1944 года. Добрый день, Алла! Я опишу все, как было. Это вплотную коснулось моего детства, уже сознательного. А было так:
Раннее утро 23 февраля 1944 года...

В шесть часов холодным зимним утром к нам постучались какие-то люди. Когда нас, детей, спавших сладким сном, мама разбудила и подняла буквально силком. Я увидела трех-четырех солдат с автоматами. Они приказывали куда-то собираться. На сборы два часа! Все наше село (мы жили в Пригородном районе недалеко от города Орджоникидзе) уже было на ногах, мычали коровы, лаяли собаки, кукарекали петухи, плакали дети и, ничего не понимая, суетились взрослые. Куда собираться? Зачем? Что мы успеем за два часа? Всех мужчин из дома «пригласили» в сельсовет, якобы на митинг, посвященный Дню Красной Армии, окружили их там и домой не пускали. А дома оставались дети и женщины, они должны были успеть собраться и погрузиться в большую грузовую машину. Мы жили без отца. Старшему брату было 15 лет, его утром тоже в сельсовет «пригласили». Хамид, Марем и Махмуд таскали вещи, помогали маме, а солдаты с автоматами наблюдали и советовали брать вещи потеплее, так как нас увозят в какую-то Сибирь. А я в свои шесть лет радовалась, что поедем на большой машине все вместе. Куда и зачем - этого я еще не осознавала. В этот же день нас вывезли из села Яндиево вместе с другими родственниками. Привезли на железнодорожный вокзал Назрани, но так как не было вагонов, пришлось ночевать здесь же, на привокзальной площади. Утро 24 февраля 1944 года. Мы проснулись от шума и стука колес. Подгоняли состав. Шел легкий, пушистый снег...  Ехали долго. По пути случалось всякое: умирали старики, больные, рождались дети. Умерших хоронили на остановках. Если их не успевали закапывать, то оставляли лежать в снегу. Бывало, человек выходит по нужде, но тут поезд трогается и его пристреливают, чтобы не оставалось на свободе живых. В полдень, на остановке, один раз в сутки нам давали по два-три ведра похлебки из пшенной крупы и несколько буханок ржаного хлеба. Все это делили на весь вагон. Теплый, солнечный Кавказ остался позади, и через 18 дней пути мы высадились в холодном Казахстане. Здесь нас встретил сильный ветер с бураном, а мы раздетые, голодные, больные. Когда состав остановился, к вагонам подошли люди в больших шапках-ушанках, узкоглазые и широколицые. Они подъехали на санях, тепло одетые. Это были казахи. Каждый из них забирал к себе по одной семье. Мы еле-еле поместились в эти небольшие сани. Нас было семеро: мама, бабушка, Марем, Магомед, Хамид, Махмуд и я. От станции мы ехали ночью, долго-долго. Казахская семья встретила нас жарко натопленной комнатой и какой-то жидкой пищей. Это было село

О СЕБЕ И О ВРЕМЕНИ
ЛИДИЯ ЯНДИЕВА, заслуженная артистка ЧИАССР. Ее - первого теледиктора Чечено-Ингушского телевидения - помнят зрители шестидесятых годов, когда с голубого экрана она, как родная, входила в каждый дом.
Это были счастливые годы не только в ее жизни, наш народ тоже чувствовал душевный подъем: возвращение на родину, возрождение Чечено-Ингушской республики вселяли в нас большие надежды.
У Лиды был богатый архив, но война беспощадно уничтожила все: дом, имущество, драгоценные фотоматериалы, публикации в прессе и дневниковые записи. Тем не менее, она решила осуществить свою давнюю мечту: написать книгу «О себе и о времени». Книга была задумана в эпистолярном жанре. В 1997 году работа над ней была начата, но автору удалось написать совсем немного. Шестого октября 1999 года после непродолжительной болезни Лидия Яндиева ушла из жизни. Она похоронена в Турции. Мы хотим познакомить наших читателей с отрывками из этой недописанной книги. Они рассказывают о страшных событиях 1944 года.
Пухальское Щучинского района Кокчетавской области Казахской ССР. Кроме нас, здесь еще живут немцы с Поволжья, тоже сосланные, украинцы, казахи, представители других национальностей. Весной 1944 года мы начали «строиться». Выкапывали глину, месили ее вместе с соломой босыми ногами, накладывали в большие деревянные ящики, а их затем ставили на поляну, где они долго сохли на солнце. Это был «саман», то есть самодельный кирпич. Потом из него выкладывали стены будущего дома. Как только потеплело, нам стало легче: собирали с пропаханных полей мерзлую картошку. На вкус она напоминала резину. И была черная, как уголь. Но мы ее все равно ели.
 Вскоре умерла бабушка, потом и сестра Марем. Нас осталось пятеро: мама, Магомед, Хамид, Махмуд и я. Зиму 1944-го и 1945 года мы прожили сытно. Открыли «домашнюю» сапожную мастерскую. Руководил Магомед, а мы выполняли «черную работу»: подшивали валенки. Я и сегодня очень искусно умею чинить обувь. И не только это… А тогда, в 1944-45-м, за нашу работу нам приносили продукты: масло, молоко, картошку, муку и т.д. В селе не было ни радио, ни газет. Мы жили, ничего не ведая о том, что творится на белом свете. Поэтому прозевали День Победы. В школу мы не ходили, ее там вообще не было. Наступило лето, и у нас работы не стало: наши клиенты отложили валенки до зимы. Опять мы ходили собирать какие-то дикие травы, бурак, лук, чеснок. Словом, сами того не зная, мы питались витаминами: ягодами, грибами. Вообще казахстанские леса богаты съедобными растениями. Магомед, видимо, понимал, что в городе легче выжить, если имеешь какое-либо ремесло. Поэтому, несмотря на запрет «передвигаться по населенным пунктам», он отправился пешком искать, где можно заработать. Это было, конечно, очень рискованно. Магомеда долго не было. Мы беспокоились: что могло с ним случиться? Арестовали, убили? Мама не знала, что с нами делать. Но я уже научилась вязать и пыталась этим хоть что-то заработать. Вязала носки, перчатки, носки и юбки.
Потом в семье случилась большая радость! Вернулся Магомед! Слава Аллаху, жив и здоров. Из его рассказа мы узнали, что в двух сутках ходьбы от нашего села находится город Шучинск. Алла, ты, наверное, удивляешься, что в моем рассказе то и дело мелькают слова «пешком», «ходьба». В то время машин в селах не было, ездили в основном на быках и управляли ими словами «цоб» - это значит «вправо» и «цобе» - «влево». Теперь мы были настроены переехать в город Щучинск, но как это сделать? Имущества у нас не было никакого. Спали на самодельных нарах, постелив соломы. Решили, что двое мужчин, старшие - Магомед и Хамид - пойдут первыми, а мы с мамой через день-два догоним их. Надо было это осуществить непременно втайне, ночью, так как днем, если увидят, арестуют.
Лето выдалось жаркое. Уже собирали урожай пшеницы. Днем мы по возможности работали на полях, чтобы прокормиться: если в колхозе поработаешь день, накормят обедом и дадут немного хлеба, а ночью, пользуясь прохладой, мы шли и шли к городу Щучинск. Магомед с Хамидом должны были встречать нас у рынка. День был солнечный, яркий, людей на рынке полно. Очень много было инвалидов войны: безногих, безруких. Кругом пели, играли, гадали на каких-то косточках, картах. Словом, жизнь кипела. Много было нищих. Все что-то продавали, обменивали, просили. Мы поселились недалеко от базара. Магомед решил вернуться к сапожному делу. Занимали мы две комнаты. В одной жили, в другой была настоящая обувная мастерская: здесь стояли швейная машинка, стол для кроя, лежали деревянные колодки, молотки, мелкие гвозди, клей и т.д.
Мы быстро освоили пошив легких летних тапочек, ведь на дворе стояло лето. Ребята шили, а мы с мамой реализовывали товар и покупали продукты. За пару тапочек давали одну буханку хлеба. Потом стали заказывать модельные туфли, сапоги, бурки... В мастерской жить было тесно, и мы недалеко от нее сняли комнату для жилья. Нас с мамой «освободили» от работы, так как шили уже в основном на заказ, необходимость торговать отпала. Но все равно без дела я не сидела. В жаркие воскресные дни иногда выходила с ведром холодной воды на рынок и поила водой желающих утолить жажду людей. Бывало, что и за эту услугу мне платили: ведь в то время еще не было ни морса, ни мороженого. В основном давали по одному рублю, а буханка хлеба стоила сто рублей. Несмотря на то, что мы все трудились (я к этому времени научилась уже вязать модные в послевоенные годы дамские береты), из нищеты выбраться не удавалось. Особенно это ощущалось осенью, зимой. Одеться не во что, есть нечего, топить нечем.
 Лето 1948 года было очень жарким, и это отразилось на урожае колосовых. Из-за сильной засухи стало очень туго с хлебом. Зато овощи удались на славу. Особенно картофель, свекла, капуста. Мы целой семьей нанимались на работу по сбору овощных в колхозы или к частным лицам, за это с нами расплачивались овощами. Помню, если где-нибудь удавалось достать пшеницу, мы просто варили ее и ели вместе с отваром. В ту зиму мама и Магомед болели. Несмотря на это, Магомед ходил на работу. Сапожная мастерская все еще работала, еще они шили телогрейки. А мама совсем слегла. Зима выдалась к тому же очень холодная. Проболела мама недолго. Примерно через месяц после смерти мамы тяжело заболел Магомед, его сразу забрали в больницу, а комнату обработали какой-то жидкостью.
Мы стали жить втроем. Я, Хамид и Махмуд. Хамиду 14, Махмуду 12 лет. Каждый из нас утром уходил куда- нибудь, а вечером возвращался, принося что-нибудь - уголь, дрова, картофель. Я в основном приносила хлеб. Раньше, когда Магомед работал и мы имели хлебные карточки, ходить за хлебом было моей обязанностью. Хлебный магазин от нас находился недалеко. Там работали две женщины, которые ко мне относились доброжелательно. Как-то однажды я им связала береты. А теперь, когда не стало мамы и заболел Магомед, они стали проявлять ко мне любовь и заботу. Я часто пропадала у них в магазине. Катя и Нина, так их звали, помогали мне всячески и жалели.
Так мы жили месяца два. Магомед все еще находился в больнице. Морозы уже отступили. Погода стала мягче. Как-то вечером Хамид сообщил нам, что его «забирают» в ФЗУ. В фабрично-заводское училище забирали тогда всех подростков. Там обучали какой-нибудь профессии. Мы остались вдвоем: я и Махмуд. После ухода Хамида нас посетили какие-то женщины. Посмотрели, как мы живем, что-то записали и ушли. Потом приехали к нам на санях мужчина и одна из тех женщин. Привезли с собой кое-что покушать, красивые белые полушубки, валенки и шапки-ушанки. Они объяснили нам, что мы должны поехать с ними. Они из детского приемника, приехали, чтобы забрать нас. Убедили, что нам будет хорошо, мы будем одеты, обуты и накормлены, а самое главное, будем учиться! Прежде чем выехать из нашей хаты, мы сожгли имевшееся у нас «имущество». Одетые, обутые и накормленные, мы уселись в сани, где лежала мягкая душистая солома. Прямо отсюда нас повезли в большую баню. Здесь нас постригли, дали возможность искупаться и дали новую одежду. Мы с братом были очень похожи, и когда нас везли в детский приемник, одетых в полушубки и шапки-ушанки, нас принимали за братьев-близнецов, говорили: «Какие красивые дети!» В приемнике мы жили недолго. Там вместе с нами были и другие сироты. Всего восемь детей. Как только снег стаял, всех нас на подводе отвезли в Щучинский детский дом имени Ленина. Это уже совершенно иная страница моей жизни. Если тебя она интересует, напишу в другой раз.

 

С глубоким уважением, Лида.
 

В шесть часов холодным зимним утром к нам постучались какие-то люди. Когда нас, детей, спавших сладким сном, мама разбудила и подняла буквально силком. Я увидела трех-четырех солдат с автоматами. Они приказывали куда-то собираться. На сборы два часа! Все наше село (мы жили в Пригородном районе недалеко от города Орджоникидзе) уже было на ногах, мычали коровы, лаяли собаки, кукарекали петухи, плакали дети и, ничего не понимая, суетились взрослые. Куда собираться? Зачем? Что мы успеем за два часа? Всех мужчин из дома «пригласили» в сельсовет, якобы на митинг, посвященный Дню Красной Армии, окружили их там и домой не пускали. А дома оставались дети и женщины, они должны были успеть собраться и погрузиться в большую грузовую машину. Мы жили без отца. Старшему брату было 15 лет, его утром тоже в сельсовет «пригласили». Хамид, Марем и Махмуд таскали вещи, помогали маме, а солдаты с автоматами наблюдали и советовали брать вещи потеплее, так как нас увозят в какую-то Сибирь. А я в свои шесть лет радовалась, что поедем на большой машине все вместе. Куда и зачем - этого я еще не осознавала. В этот же день нас вывезли из села Яндиево вместе с другими родственниками. Привезли на железнодорожный вокзал Назрани, но так как не было вагонов, пришлось ночевать здесь же, на привокзальной площади. Утро 24 февраля 1944 года. Мы проснулись от шума и стука колес. Подгоняли состав. Шел легкий, пушистый снег... Ехали долго. По пути случалось всякое: умирали старики, больные, рождались дети. Умерших хорони- ли на остановках. Если их не успевали закапывать, то оставляли лежать в снегу. Бывало, человек выходит по нужде, но тут поезд трогается и его пристреливают, чтобы не оставалось на свободе живых. В полдень, на остановке, один раз в сутки нам давали по два-три ведра похлебки из пшенной крупы и несколько буханок ржаного хлеба. Все это делили на весь вагон. Теплый, солнечный Кавказ остался позади, и через 18 дней пути мы высадились в холодном Казахстане. Здесь нас встретил сильный ветер с бураном, а мы раздетые, голодные, больные. Когда состав остановился, к вагонам подошли люди в больших шапках-ушанках, узкоглазые и широколицые. Они подъехали на санях, тепло одетые. Это были казахи. Каждый из них забирал к себе по одной семье. Мы еле-еле поместились в эти небольшие сани. Нас было семеро: мама, бабушка, Марем, Магомед, Хамид, Махмуд и я. От станции мы ехали ночью, долго-долго. Казахская семья встретила нас жарко натопленной комнатой и какой-то жидкой пищей. Это было село

О СЕБЕ И О ВРЕМЕНИ
ЛИДИЯ ЯНДИЕВА, заслуженная артистка ЧИАССР. Ее - первого теледиктора Чечено-Ингушского телевидения - помнят зрители шестидесятых годов, когда с голубого экрана она, как родная, входила в каждый дом.
Это были счастливые годы не только в ее жизни, наш народ тоже чувствовал душевный подъем: возвращение на родину, возрождение Чечено-Ингушской республики вселяли в нас большие надежды.
У Лиды был богатый архив, но война беспощадно уничтожила все: дом, имущество, драгоценные фотоматериалы, публикации в прессе и дневниковые записи. Тем не менее, она решила осуществить свою давнюю мечту: написать книгу «О себе и о времени». Книга была задумана в эпистолярном жанре. В 1997 году работа над ней была начата, но автору удалось написать совсем немного. Шестого октября 1999 года после непродолжительной болезни Лидия Яндиева ушла из жизни. Она похоронена в Турции. Мы хотим познакомить наших читателей с отрывками из этой недописанной книги. Они рассказывают о страшных событиях 1944 года.
Пухальское Щучинского района Кокчетавской области Казахской ССР. Кроме нас, здесь еще живут немцы с Поволжья, тоже сосланные, украинцы, казахи, представители других национальностей. Весной 1944 года мы начали «строиться». Выкапывали глину, месили ее вместе с соломой босыми ногами, накладывали в большие деревянные ящики, а их затем ставили на поляну, где они долго сохли на солнце. Это был «саман», то есть самодельный кирпич. Потом из него выкладывали стены будущего дома. Как только потеплело, нам стало легче: собирали с пропаханных полей мерзлую картошку. На вкус она напоминала резину. И была черная, как уголь. Но мы ее все равно ели.
Вскоре умерла бабушка, потом и сестра Марем. Нас осталось пятеро: мама, Магомед, Хамид, Махмуд и я. Зиму 1944-го и 1945 года мы прожили сытно. Открыли «домашнюю» сапожную мастерскую. Руководил Магомед, а мы выполняли «черную работу»: подшивали валенки. Я и сегодня очень искусно умею чинить обувь. И не только это… А тогда, в 1944-45-м, за нашу работу нам приносили продукты: масло, молоко, картошку, муку и т.д. В селе не было ни радио, ни газет. Мы жили, ничего не ведая о том, что творится на белом свете. Поэтому прозевали День Победы. В школу мы не ходили, ее там вообще не было. Наступило лето, и у нас работы не стало: наши клиенты отложили валенки до зимы. Опять мы ходили собирать какие-то дикие травы, бурак, лук, чеснок. Словом, сами того не зная, мы питались витаминами: ягодами, грибами. Вообще казахстанские леса богаты съедобными растениями. Магомед, видимо, понимал, что в городе легче выжить, если имеешь какое-либо ремесло. Поэтому, несмотря на запрет «передвигаться по населенным пунктам», он отправился пешком искать, где можно заработать. Это было, конечно, очень рискованно. Магомеда долго не было. Мы беспокоились: что могло с ним случиться? Арестовали, убили? Мама не знала, что с нами делать. Но я уже научилась вязать и пыталась этим хоть что-то заработать. Вязала носки, перчатки, носки и юбки.
Потом в семье случилась большая радость! Вернулся Магомед! Слава Аллаху, жив и здоров. Из его рассказа мы узнали, что в двух сутках ходьбы от нашего села находится город Шучинск. Алла, ты, наверное, удивляешься, что в моем рассказе то и дело мелькают слова «пешком», «ходьба». В то время машин в селах не было, ездили в основном на быках и управляли ими словами «цоб» - это значит «вправо» и «цобе» - «влево». Теперь мы были настроены переехать в город Щучинск, но как это сделать? Имущества у нас не было никакого. Спали на самодельных нарах, постелив соломы. Решили, что двое мужчин, старшие - Магомед и Хамид - пойдут первыми, а мы с мамой через день-два догоним их. Надо было это осуществить непременно втайне, ночью, так как днем, если увидят, арестуют.
Лето выдалось жаркое. Уже собирали урожай пшеницы. Днем мы по возможности работали на полях, чтобы прокормиться: если в колхозе поработаешь день, накормят обедом и дадут немного хлеба, а ночью, пользуясь прохладой, мы шли и шли к городу Щучинск. Магомед с Хамидом должны были встречать нас у рынка. День был солнечный, яркий, людей на рынке полно. Очень много было инвалидов войны: безногих, безруких. Кругом пели, играли, гадали на каких-то косточках, картах. Словом, жизнь кипела. Много было нищих. Все что-то продавали, обменивали, просили. Мы поселились недалеко от базара. Магомед решил вернуться к сапожному делу. Занимали мы две комнаты. В одной жили, в другой была настоящая обувная мастерская: здесь стояли швейная машинка, стол для кроя, лежали деревянные колодки, молотки, мелкие гвозди, клей и т.д.
Мы быстро освоили пошив легких летних тапочек, ведь на дворе стояло лето. Ребята шили, а мы с мамой реализовывали товар и покупали продукты. За пару тапочек давали одну буханку хлеба. Потом стали заказывать модельные туфли, сапоги, бурки... В мастерской жить было тесно, и мы недалеко от нее сняли комнату для жилья. Нас с мамой «освободили» от работы, так как шили уже в основном на заказ, необходимость торговать отпала. Но все равно без дела я не сидела. В жаркие воскресные дни иногда выходила с ведром холодной воды на рынок и поила водой желающих утолить жажду людей. Бывало, что и за эту услугу мне платили: ведь в то время еще не было ни морса, ни мороженого. В основном давали по одному рублю, а буханка хлеба стоила сто рублей. Несмотря на то, что мы все трудились (я к этому времени научилась уже вязать модные в послевоенные годы дамские береты), из нищеты выбраться не удавалось. Особенно это ощущалось осенью, зимой. Одеться не во что, есть нечего, топить нечем.
Лето 1948 года было очень жарким, и это отразилось на урожае колосовых. Из-за сильной засухи стало очень туго с хлебом. Зато овощи удались на славу. Особенно картофель, свекла, капуста. Мы целой семьей нанимались на работу по сбору овощных в колхозы или к частным лицам, за это с нами расплачивались овощами. Помню, если где-нибудь удавалось достать пшеницу, мы просто варили ее и ели вместе с отваром. В ту зиму мама и Магомед болели. Несмотря на это, Магомед ходил на работу. Сапожная мастерская все еще работала, еще они шили телогрейки. А мама совсем слегла. Зима выдалась к тому же очень холодная. Проболела мама недолго. Примерно через месяц после смерти мамы тяжело заболел Магомед, его сразу забрали в больницу, а комнату обработали какой-то жидкостью.
Мы стали жить втроем. Я, Хамид и Махмуд. Хамиду 14, Махмуду 12 лет. Каждый из нас утром уходил куда- нибудь, а вечером возвращался, принося что-нибудь - уголь, дрова, картофель. Я в основном приносила хлеб. Раньше, когда Магомед работал и мы имели хлебные карточки, ходить за хлебом было моей обязанностью. Хлебный магазин от нас находился недалеко. Там работали две женщины, которые ко мне относились доброжелательно. Как-то однажды я им связала береты. А теперь, когда не стало мамы и заболел Магомед, они стали проявлять ко мне любовь и заботу. Я ча- сто пропадала у них в магазине. Катя и Нина, так их звали, помогали мне всячески и жалели.
Так мы жили месяца два. Магомед все еще находился в больнице. Морозы уже отступили. Погода стала мягче. Как-то вечером Хамид сообщил нам, что его «забирают» в ФЗУ. В фабрично-заводское училище забирали тогда всех подростков. Там обучали какой-нибудь профессии. Мы остались вдвоем: я и Махмуд. После ухода Хамида нас посетили какие-то женщины. Посмотрели, как мы живем, что-то записали и ушли. Потом приехали к нам на санях мужчина и одна из тех женщин. Привезли с собой кое-что покушать, красивые белые полушубки, валенки и шапки-ушанки. Они объяснили нам, что мы должны поехать с ними. Они из детского приемника, приехали, чтобы забрать нас. Убедили, что нам будет хорошо, мы будем одеты, обуты и накормлены, а самое главное, будем учиться! Прежде чем выехать из нашей хаты, мы сожгли имевшееся у нас «имущество». Одетые, обутые и накормленные, мы уселись в сани, где лежала мягкая душистая солома. Прямо отсюда нас повезли в большую баню. Здесь нас постригли, дали возможность искупаться и дали новую одежду. Мы с братом были очень похожи, и когда нас везли в детский приемник, одетых в полушубки и шапки-ушанки, нас принимали за братьев-близнецов, говорили: «Какие красивые дети!» В приемнике мы жили недолго. Там вместе с нами были и другие сироты. Всего восемь детей. Как только снег стаял, всех нас на подводе отвезли в Щучинский детский дом имени Ленина. Это уже совершенно иная страница моей жизни. Если тебя она интересует, напишу в другой раз.
С глубоким уважением, Лида.

Назад Вперед