Бывший прокурор Урус-Мартановского района Муса ХАДИСОВ (ныне адвокат) вспоминает о депортации, возвращении на родину и о расследовании трагедии в Хайбахе
Я родился в депортации, в 1946 году в селе Беловодское. Там, в Киргизии, сошлись мои родители, депортированные в разных вагонах из Чечни в 1944 году. О жизни чеченцев в Казахстане и в Киргизии я, конечно, знаю больше из рассказов родственников.
Любовью к родине, где могилы предков, где покоятся религиозные и духовные предводители, были проникнуты все рассказы старших. Слушая их, я мечтал когда-нибудь оказаться в этой необыкновенной стране, увидеть все ее красоты своими глазами.

Я хорошо помню, как моя тетя Хайкалха спустя несколько лет после депортации смогла поехать домой. Помню, как она привезла оттуда полмешка земли. Весть об этом сразу донеслась до наших соседей, они толпами приходили к нам домой, брали горсть земли, ели ее и плакали. Эту землю, привезенную из Сержень- Юрта, ел и я. Жевал и не мог проглотить слизистую массу. Когда же увидел, как взрослые, плача, облизывали ладони, я понял, что это очень серьезно, и все-таки проглотил свою порцию. Этот запах родной земли до сих пор сидит во мне. Я его никогда не забуду и не перепутаю ни с каким другим запахом.


В казни людей виноваты Сталин и Берия
В обвинительном заключении говорилось, что в казни людей виноваты Сталин и Берия, они командовали операцией по выселению чеченцев. Но в 1990 году их уже не было в живых. Мы нашли военных, принимавших участие в этой операции. Я допрашивал одного из них - лейтенанта Николая Строева. Он, по словам очевидцев, дал команду лейтенанту Синицыну заколоть 60-летнего старика и его восьмилетнего сына. Я говорил Строеву: «Я знаю, что вы виноваты. Но вы - дитя того времени, того режима. Я вас не обижу. Никто вас пальцем не тронет. Расскажите, нам очень важно знать, как все было на самом деле».
Он все отрицал. Конечно, в соответствии с законом Строев подлежал уголовной ответственности. Но я не очень стремился осудить какого-то конкретного исполнителя, это, в конце концов, не так важно. Все равно же главными виновниками были вожди.
Впрочем, в самый разгар следствия руководство прокуратуры Чеченской республики начало посылать телеграммы и письма, требуя, чтобы я передал дело военной прокуратуре. Вроде бы так полагалось по закону. Раз преступление совершено военнослужащими, оно должно было расследоваться военными прокурорами. Но я знал, что если дело у меня заберут, то дальнейшего расследования не будет. Так и получилось: дело попало в военную прокуратуру Северокавказского гарнизона в Ростове-на-Дону. Там были проведены какие-то косметические допросы, и дело о бессудной казни 700 чеченцев в Хайбахе очень быстро закрыли.Я хорошо помню, как моя тетя Хайкалха спустя несколько лет после депортации смогла поехать домой. Помню, как она привезла оттуда полмешка земли. Весть об этом сразу донеслась до наших соседей, они толпами приходили к нам домой, брали горсть земли, ели ее и плакали. Эту землю, привезенную из Сержень- Юрта, ел и я. Жевал и не мог проглотить слизистую массу. Когда же увидел, как взрослые, плача, облизывали ладони, я понял, что это очень серьезно, и все-таки проглотил свою порцию. Этот запах родной земли до сих пор сидит во мне. Я его никогда не забуду и не перепутаю ни с каким другим запахом.

Возвращение домой
И вот свершилось! В 1957 году указом Президиума Верховного Совета СССР Чечено-Ингушская республика была восстановлена. Чеченцы вернулись на родину, побросав в ссылке свои дома и большую часть нажитого имущества. Но, вернувшись, многие чеченцы не смогли вселиться в свои прежние дома, там уже жили другие люди. Большинство вернувшихся вели себя мудро и терпеливо. Довольные тем, что они дома, чеченцы не шли на открытые столкновения с новыми жильцами своих домов. Многие строили себе сообща новое жилье. Есть у чеченцев такая традиция - «белхи»: это когда группа односельчан приходит безвозмездно помогать по просьбе хозяина дома.
На «белхи» собираются не только соседи, но весь аул, а также родственники с другого села со своими знакомыми и даже незнакомыми. Люди работают весело, с музыкой, прерывая работу... для танцев. Чеченцы, вернувшись из ссылки, таким способом быстро восстановили свое жилье. Некоторые новые жильцы соглашались продать прежним хозяевам их дома, и вернувшиеся из ссылки чеченцы брали у государства ссуду, чтобы выкупить свое законное достояние. Заметим: никакой помощи от государства они не получали. Кроме того, налогами облагалось каждое фруктовое дерево в саду. По закону не разрешалось держать в хозяйстве более одной коровы, одной лошади, трех овец и десяти кур. Запрещалось строить дом площадью более 60 кв. метров. Нарушителей привлекали к уголовной ответственности, и они пополняли тюремное население. Старики недоумевали: почему человека судят за то, что он дом построил? По возвращении на Родину чеченцы получили еще один моральный удар: они не могли найти могил своих предков и близких родственников. Нередко выяснялось, что надгробные плиты были использованы при строительстве животноводческих ферм, мостов, Домов культуры. Особенно усилилась идеологическая обработка среди населения, поощрялись межнациональные браки. Родной язык преподавался в школе только один час в неделю, радио и телепередачи на чеченском языке были редкостью. Так, на телевидении отводилось всего 55 минут эфирного времени в неделю на чеченском языке, включая новости и развлекательную программу.
Чеченцы с большим трудом могли поступить в вузы. Простой чеченский милиционер или врач-чеченец встречался в то время редко. Даже в 1975 году, когда я начал работать в прокуратуре, среди штатных сотрудников насчитывалось всего 10 чеченцев.
Рассказывают, что когда старший помощник прокуратуры Чечено-Ингушетии АССР Ревдов поехал в Саратовский юридический институт за пополнением кадров и ему предложили взять на работу чеченца, он воскликнул: «Давайте хоть китайцев, но не чеченцев!»
Русские стали для нас нацией, осуществляющей за ними надзор. На все первые руководящие посты ставили исключительно русских. Власть, как и прежде, до депортации, не доверяла чеченцам. В богатейшей республике (ведь 10 % бюджета СССР давала ЧИАССР, там перерабатывали 22 миллиона тонн нефти в год) коренное население находилось в буквальном смысле в нищете и в рабском положении. Чеченцы и ингуши - две нация в России, которые, по сути дела, так и остались нереабилитированными. Никто не попросил у них прощения за геноцид 1944 года.
До сих пор толком не выплачена компенсация за потерянное жилье, имущество и моральный ущерб после депортации.

Нерасследованный геноцид
Преступление против человечности, до сих пор не расследованное, - вот что такое геноцид чеченцев во время депортации. В частности, не дана оценка страшным событиям в горном селе Хайбах 27 февраля 1944 года, где в конюшне заживо были сожжены более 700 человек. Это были старые, больные люди, женщины с грудными детьми, все те, кто не мог своими силами добраться до районного центра, куда военные собирали всех выселяемых чеченцев.
В 1990 году я был заместителем прокурора Урус-Мартановского района. Тогда было возбуждено уголовное дело по факту обнаружения массового захоронения людей со следами насильственной смерти в селении Хайбах.
Мне поручили расследование. Основанием к возбуждению дела явились публикации в газетах и свидетельства очевидцев. Нами был собран обширный материал о сожжении более 700 человек. То было время горбачевской гласности. Люди, как только получили свободу слова, начали говорить на запретные темы. Раньше же чеченцы боялись упоминать о Хайбахе: это могло привести, мягко говоря, к нежелательным последствиям. Еще в Киргизии в ссылке я слышал взрослых о том, как в конюшне сожгли людей. Но я не знал, о каком селе идет речь. Когда же вернулся на родину и стал работать в прокуратуре Урус-Мартана, я вспомнил рассказы стариков, которые вытаскивали трупы людей из сгоревшей конюшни и опознавали близких по волосам, по бороде, по остаткам одежды. Все время, что люди были в депортации, они расспрашивали друг друга, по крупицам собирая сведения о погибших. Первым, кто настойчивей других заговорил о Хайбахе, был Саламат Гаев, учитель русского языка и литературы из села Гехи-Чу. В тот трагический день он потерял десять близких родственников.
Впервые факт сожжения людей был установлен в 1956 году. Тогда к Хрущеву обратился очевидец тех событий Дзияудин Мальсагов. В письме к генсеку он подробно рассказал, как все происходило. По указанию Хрущева была создана комиссия, работники прокуратуры СССР выезжали в Хайбах. Но дело тогда не было возбуждено. В 1944 году Мальсагов работал замминистра юстиции Чечено-Ингушетии и, как партийно-хозяйственный работник, оказывал военным помощь в выселении жителей. 27 февраля 1944 из окрестных сел было собрано все население. «Транспортабельных» отправили в районный центр Хайхорой. А женщины, дети, калеки остались в Хайбахе, потому что не было дороги, только тропинка. Чтобы избавиться от них, командующий операцией генералполковник Гвишиани по согласованию с Берия и его заместителями загнал этих людей в конюшню. Он приказал солдатам обложить ее снаружи и изнутри сеном. Людям было велено объяснить, что скоро прилетят самолеты, и всех вывезут. Потом конюшню облили керосином.
Мальсагов рассказывал, что когда он и стоявший с ним рядом капитан Громов поняли, что происходит, они закричали: «Что вы делаете?» Но раздалась команда: «Огонь!» А потом были выстрелы, все вспыхнуло и конюшня загорелась. Раздались крики обезумевших людей. Толпа бросилась к воротам. Но в этот момент на ворота направили пулеметы. Потом крыша пылающей конюшни обрушилась. Люди сгорели заживо.
Поскольку было возбуждено уголовное дело, мы вели расследование, как положено. Свидетелями были те, кто в то время ушел за дровами в лес и поэтому уцелел. Кто-то пас скот. Некоторые люди сначала боялись давать показания, но потом соглашались. Село Хайбах находится в лощине, поэтому из окрестных сел было видно все, что там происходило. Так что нашлись люди, которые видели, как поджигали конюшню, как она горела. Свидетелями были и те, кто принимал участие в захоронении трупов жертв. Некоторые тем временем сторожили, чтобы не появились солдаты и не помешали похоронам. Другие - вытаскивали тела и закапывали. Быстро сделали носилки из подручных материалов, вырыли ямы и захоронили по мусульманским обычаям. Не все свидетели хотели давать показания. Некоторые из них, оправдывая свой отказ, говорили: «Советская власть никому ничего не простит, особенно чеченцам».

В казни людей виноваты Сталин и Берия
В обвинительном заключении говорилось, что в казни людей виноваты Сталин и Берия, они командовали операцией по выселению чеченцев. Но в 1990 году их уже не было в живых. Мы нашли военных, принимавших участие в этой операции. Я допрашивал одного из них - лейтенанта Николая Строева. Он, по словам очевидцев, дал команду лейтенанту Синицыну заколоть 60-летнего старика и его восьмилетнего сына. Я говорил Строеву: «Я знаю, что вы виноваты. Но вы - дитя того времени, того режима. Я вас не обижу. Никто вас пальцем не тронет. Расскажите, нам очень важно знать, как все было на самом деле».
Он все отрицал. Конечно, в соответствии с законом Строев подлежал уголовной ответственности. Но я не очень стремился осудить какого-то конкретного исполнителя, это, в конце концов, не так важно. Все равно же главными виновниками были вожди.
Впрочем, в самый разгар следствия руководство прокуратуры Чеченской республики начало посылать телеграммы и письма, требуя, чтобы я передал дело военной прокуратуре. Вроде бы так полагалось по закону. Раз преступление совершено военнослужащими, оно должно было расследоваться военными прокурорами. Но я знал, что если дело у меня заберут, то дальнейшего расследования не будет. Так и получилось: дело попало в военную прокуратуру Северокавказского гарнизона в Ростове-на-Дону. Там были проведены какие-то косметические допросы, и дело о бессудной казни 700 чеченцев в Хайбахе очень быстро закрыли.