|
ПОСЛЕДНИЕ
В 1944-м году в чеченском селе Хайбах НКВД заживо сожгло 705 человек, среди которых были двое новорожденных близнецов. В 1995 трагедия повторилась в Самашках – люди погибли в огне напалма. Журналист Марат Хайруллин в 2003-м побывал в Чечне. Он встретил там очевидцев трагических событий. Они сохранили память о тех страшных испытаниях, выпавших на долю чеченского народа. Журналист был поражен, что эти люди не думают о мести.  Хайбах23 февраля 1944 года войска НКВД окружили центральную усадьбу колхоза имени Берии, согнали оставшихся жителей окрестных школ в новый коровник и подожгли. Депортация, начавшаяся 21 февраля, заканчивалась. 478 тысяч человек было погружено в 180 эшелонов и отправлено в Казахстан. Зачем было сжигать несколько сот стариков, детей, женщин? Летописцы этой чеченской Хатыни подчеркивают, что сожгли именно немощных – больных, беременных, малолетних, с транспортировкой которых могли быть проблемы. Но почему не были так же зверски уничтожены люди из других горных районов? Наверное, можно говорить о том, что в преступлениях такого масштаба мотивы уже не важны. Некоторые чеченцы, отвечая на этот вопрос, часто начинают говорить о том, что Ношхинский район являлся центром горского этноса. В Хайбахе некогда даже хранилась священная утварь, свидетельствующая о предках чеченцев. То есть сожжение в их представлении было символическим актом, попыткой уничтожения сердца народа, источника сопротивления. Историк Сергей Кара-Мурза в одном из примечаний намекает на более прозаичные и в то же время более сложные проблемы. Приказ о расправе отдал генерал с грузинской фамилией. А после депортации район передали в состав Грузии, возвратили много лет спустя. Сегодня это тоже кажется не очень убедительным, так что не знаю... Потом эта история получила продолжение, генерал впоследствии породнился с Косыгиным, а уже в девяностых его, глубокого старика, пытались выкрасть, чтобы судить в Грозном. Судить, наказать, отомстить? Но могло ли возмездие, постигшее предполагаемого палача через пятьдесят лет, утолить жажду искупления? Нужно ли чеченцам это искупление? И если да, каким оно должно быть? Что такое нужно вернуть в их души, чтобы прекратилось это отчаянное, непримиримое духовное противостояние двух народов, отпечатком которого и стала совершенно бессмысленная война? В большом селе Рошни-чу я наткнулся на это неуловимо-недосказанное, ставшее новой гранью, в которой переломилось понимание этого народа и этой войны… Зима 1944 года была теплой и бесснежной. Дороги в горы открылись уже в начале февраля – случай, невероятный для этих мест. Такие зимы бывают в ожидании голодного лета. И чинные кавказские старики в селениях, наверное, много обсуждали эту тревожную примету на своих посиделках. Сегодня, 65 лет спустя, кавказские мужчины чаще молчат. За них говорят женщины. 27 февраля 1944 года 13-летняя Лия, ее младший брат и отец были в лесу, когда над селением поднялся столб дыма. Ни до, ни после Лия не видела такого черного и жирного дыма. Точно так же, как не могла вспомнить, было ли в ее жизни еще такое же чистое голубое небо. Когда стемнело, отец ушел в Хайбах. Они хоронили людей три ночи. В общие могилы. Сначала тех, кого могли опознать, знакомых и родных. Потом, когда не осталось сил копать, собрали обгорелые останки под скалой и привалили большим камнем… Косточки хрустнули, и этот звук отец не мог забыть всю жизнь… Больше он почти ничего не рассказывал о тех днях. Когда отец вернулся, Лия отправилась в село. Нужно было хоть что-то взять из утвари и еды. Труп русского в военной форме она увидела сразу – он лежал посреди улицы, чуть на боку, вытянув руки вперед. О нем рассказывали и другие очевидцы. Вероятно, солдат не выдержал и застрелился. Его бросили свои. Лия похоронила русского: оттащила с дороги в канаву и присыпала, как могла, землей. - В руке у него я нашла вот этот крестик, - говорит чеченка и показывает его: медный, тронутый малахитовой зеленью, с какими-то завитушками. Потом она вспоминает, как после сожжения Хайбаха еще несколько месяцев жила в горах, пока ее вместе с другими беглецами не выловили и не отправили в Казахстан. Она выросла, вернулась в Чечню, работала в колхозе. Родила пятерых детей. И все эти годы хранила крестик. Единственное, что осталось от неизвестного пацана, принявшего своим христианским сердцем общую вину за содеянное. Она унесла с пепелища не ненависть, не жажду мести, не требование искупления и возмездия. Она унесла этот маленький крестик. Кто из этих двоих был святым? Самашки  Из Рошни-чу мы поехали в Самашки. Сегодня это село - особое место в новейшей истории чеченцев, почти символ и, может быть, уже памятник, включенный в историческую ось противостояния двух народов. Некогда основанное как казачья станица, село после возвращения ссыльных из Казахстана начало медленно, но неуклонно превращаться в сугубо родовой анклав посреди многонациональной Чечено-Ингушетии. Некоторые улицы уже в те времена носили двойное название – официальное советское и народное.Так произошло с улицами Степной и Шарипова, которые часто называют Ношхинскими. Горцам не разрешили селиться в районе, отданном в соседнюю республику. И выходцы из Хайбаха основали в Самашках улицы, по которым в апреле 1995-го между федеральными войсками и чеченцами пролегла своеобразная линия фронта. Тогда боев практически и не было – 7 апреля 1995 около четырехсот бойцов ОМОНа при поддержке десантного полка вошли в село для зачистки. Неорганизованное и разрозненное сопротивление было оказано лишь в двух - трех районах села. В том числе и на Ношхинских улицах. Сопротивление, стоившее, тем не менее, жизни шести десяткам омоновцев и десантников. Неизвестно, что именно послужило причиной, но факт остается фактом: именно на ношхинских улицах «чистильщики» применили огнеметы и заживо сожгли несколько человек. Среди которых был и девяностолетний старик… Очевидцы  Абдурахман водит нас по дворам. Его отец - очевидец Хайбаха, а теперь и очевидец Самашек. Старику далеко за 80. Он болен и уже говорит с трудом. Да, судя по всему, мало что помнит. Зато другой свидетель, его ровесник и родич Салман, охотно все рассказывает. И про депортацию, и про апрель 1995-го. Он водит нас по двору и показывает место, где сожгли жену, дочь, зятя. Сейчас он спокоен, улыбается и даже шутит. Я же вспоминаю телерепортаж 1995 года, когда тот же Салман, стоя у закопченной кровати с кастрюлькой в руках, что-то кричал снимавшему его оператору. На кровати лежала его жена. Огонь буквально приварил останки к сетке, и старик, обламывая по кусочкам, собирал их в кастрюльку.Сейчас он вновь рассказывает на видеокамеру о событиях тех лет. Наверное, в который уже раз. А тогда, в 1995-м, события в Самашках получили огласку во всем мире. Настолько широкую, что расследованием занялась Госдума. Факт уникальный. Депутат и режиссер Говорухин приезжал и ходил по разрушенным дворам. Потом свою картину событий пытались восстановить правозащитники из «Мемориала». Выводы правозащитников во многом не сходились с выводами парламентской комиссии Говорухина. Ичкерийские же интернет-сайты до сих пор утверждают, что за два дня в селе погибло не менее семисот человек. Не символично ли, что люди, хоронившие сожженных в конюшне колхоза имени Берии в Хайбахе, тоже говорят о семистах с лишним убиенных?.. Цветная фотография Я был в Самашках в апреле 1995-го. Тогда мы неделями колесили по Чечне, сначала на автобусе МЧС, затем на перекладных. Хорошо помню, как в воскресный день оказался в этом несчастном селе. Там по разбитым дворам ходило несколько съемочных групп иностранцев, и люди, еще верившие, что журналисты могут что-то изменить, говорили и говорили. Мы тоже ходили, записывали в блокноты, фотографировали. Тогда-то к нам и подошла женщина в черном: «Там солдат лежит, уже мертвый…» Она отвела нас за село, где в кустах на обочине пыльного проселка лежал белобрысый пацан. - Его свои же сбросили с БТРа. Живой еще дня три был, ничего у него нет… Она вынесла лопаты и два мешка из-под удобрений. Мальчишка, как звереныш, заполз умирать под самые корни колючих кустарников, и нам буквально пришлось выдирать оттуда его скрюченное тельце. У него действительно ничего не оказалось, даже медальона. Мы прикрыли его мешками и закопали в неглубокой могилке там же в придорожной канаве. За ужином глубокой ночью я отдал женщине в черном фотографию. Даже и не знаю, зачем. Эту фотографию мне дала русская девушка в Назрани. Она сунула мне фотографию в окно машины и попросила: «Найдешь, позвони…» Несколько лет спустя, проезжая мимо Самашек, я увидел на обочине то ли подобие креста, то ли просто кривую палку с каким-то цветным комком посередине. Эта была фотография российского парня, которую дала мне девушка из Назрани. Та самая, которую я передал женщине в черном из села Самашки.
н Москва-Грозный-Гехи-чу-Рошни-чу-Самашки.
Фото Бауди Зубайраева
|