Назад Вперед

БАНУ УБИЛА БОЛЬ ЕЕ ВЕЛИКОГО СЕРДЦА
Поэтесса Бана Гайтукаева пришла в этот мир 23 февраля. Родилась в день, отмеченный великой скорбью ее народа. С этой отметиной она прожила свой краткий, как полет кометы, век, омраченный еще в материнской утробе. Ей было бы сегодня всего 47. При жизни Бана отказывалась праздновать свое рождение, черный день ее любимой Чечни. Но мы все же не можем не отметить его, ибо поэзия Баны и ее нравственный пример - луч света для нас.
Ей было отпущено мало времени, и все же она умерла счастливой, успев познать главное: что высшая мудрость бытия -в любви. Уходя, Бана оставила нам драгоценный, всей ее высокой и печальной жизнью оплаченный завет: "Живите, любите друг друга и эту землю, а скорбь я унесу..." Мы с благодарностью принимаем ее дар.



Из новой (неопубликованной) книги Султана Яшуркаева

ВышелКК побродить,ККК против обыкновения, глянув на часы. Два часа ночи. На улице тихо. Опять, как вчера, пахнет печеным, аж ноздри щекочет. Дугурхан не спится, небось, лепешку печет. Горячая лепешка наша очень вкусна, даже всухомятку можно есть. Запах дразнит аппетит... так бы и крикнул, чтобы вынесла кусочек. Спасаясь от соблазна, спешишь уйти подальше, но запах не отстает, преследует тебя чуть ли не до "Вторчермета"...
Отвлечься надо, как говорится, воспарить... Ударившись в поэзию, пытаюсь
припомнить что-нибудь из фольклора, потом современное. Но голова пуста, даже собственные стихи смыло из памяти. А то, что вдруг вспоминается, так печально...
Кажется, это было осенью 93-го. Я шел через сквер к "Дому печати", поравнялся как раз с разбитым плакатом, возвещающим, что-де венгерский город Ко-марово и Грозный - побратимы. И тут появилась девушка, она шла навстречу. Мы как-то столкнулись с ней в одной редакции, но не говорили; после ее ухода узнал, что она пишет стихи, печатается, зовут Бана. Фамилию я тотчас забыл, но имя запомнил, наверное, потому, что оно не совсем обычное: старинное чеченское. Такие давно не в моде, разве что в горных аулах изредка встречаются. Анжелик, Роз, Индир, Ларис, Алис, Наташ сколько угодно, но - Бана? Остановившись перед каким-то плакатом, я ждал, пока полузнакомая поэтесса пройдет мимо, но она остановилась и поздоровалась. Заговорила скованно, в ней не было расслабленной, небрежной пластики современной девушки - ни в речи, ни в одежде. Угловатая, но хрупкая фигурка. Смущенно, будто перед ней стоял важный мэтр, спросила, не согласился ли бы я прочесть несколько ее стихотворений и высказать замечания, может, что-то посоветовать... поэтессой она себя не считает, но все же иногда пишет... Протянула несколько отпечатанных на машинке листов, их было девять. Говорила тихо, даже слишком, голос был хрипловат или казался таким из-за этой чрезмерной приглушенности.
Помню странное мелькнувшее чувство, будто говорю с тенью, с голограммой, спроецированной на асфальтовую дорожку, как это делают в фильмах. Думал было пробежать эти листы тут же (не слишком-то сосредотачивался на таких делах, чем вызывал соответствующие чувства) и сразу высказать свое впечатление, которое заранее прогнозировал с какой-то пренебрежительной уверенностью, что никто из нас двоих, равно как и те, кто уже готовится издать собрание своих сочинений, ничего по-настоящему оригинального в поэзии создать не может. Мы ведь пользуемся русской сил-лабо-тоникой, которая к чеченскому стихосложению подходит плохо, ударение в нашем языке другое... Но увидев, как на щеках девушки разгорается румянец, узнав охвативший ее характерный авторский трепет, пробурчал, надо думать, какую-то банальность, но наверняка обещал почитать стихи и сказать...
Придя домой, я об этих стихах тут же забыл. Бросил, куда ни попадя, папку, в ней они и остались. Девушку эту я больше не видел. Когда уже загрохотали залпы первой "русско-чеченской войны", стал перебирать содержимое письменного стола и папок, наткнулся на стихи, вспомнилась встреча с их автором. Естественное смущение человека, не выполнившего обещания, побудило меня проглядеть эти странички. С первых же слов я был ошеломлен искренностью стихов, неподдельностью их пафоса... Но самой девушки на свете уже не было, ее не стало в марте 1994 года. Давно хотелось написать об этом, повиниться, высказать свой запоздалый стыд. Но говорить о ней трудно, и не только как о поэте. Вообще, трудно писать о большом человеке, о печальной душе, драматической судьбе. О странном в нашей литературе явлении - ее мучительном даре предчувствовать грядущую трагедию своего народа. Эта девушка не принадлежала ни к одному из враждебных станов - ее сердце приняло в себя огромную боль за всех. Оно было слишком большим, это сердце, - ее хрупкому телу оказалась не по силам такая ноша. Когда читаешь ее стихи, не удивляешься, что она ушла так рано - потрясает, что смогла столько прожиить.
Рано умершая Бана Гайтукае-ва - не просто поэтесса, хотя место в литературе заняла по праву. Ища, с кем ее сравнить, невозможно не вспомнить Кассандру из гомеровской "Илиады" - фигуру трагическую и странную. Кассандра не была поэтессой, но Бана похожа на нее способностью переживать, видеть воочию то, что еще не случилось, чего никто, кроме нее, не видит. И отчаянных предостережений Баны так же, как пророчеств Кассандры, не приняли всерьез. А она, видевшая в каждом из нас брата, в каждой женщине - сестру, боялась и страдала за всех, била в свое сердце, как в колокол, но ни один брат, ни одна сестра ее не услышали, а колокол разбился. Бану убила боль ее великого сердца. Или наша глухота... Когда I это сердце еще билось, она знала, что так случится: "Доккхачу дуьнечохьяьржина сан деган аьхкаш" - "Осколки сердца моего по миру разлетелись..."
И такой печалью, что ком в горле, звучат в ее устах слова преданности: "Хьан ц1ийнах яра-кха со, Нохчийчоь, хьан ц1ийнах яра" - "Всей кровью была я с тобой, Чечня, от роду твоей была".
Приходится переводить эти строки на русский язык, коли на нем пишешь, но в переводе не сохранить всей полноты чувства, которым они заряжены. Поэтическая речь Баны изобилует сугубо национальными ассоциациями, фольклорными и историческими мотивами, ориентирована на традиционное понимание ценностей этических и эстетических.
"Зама ма сихъелла йоьду хьо... сан лозу-чу сил хьалха яьлла..." - "Как быстро идешь ты, время, даже боль души обгоняя..."
В 93-м, когда еще не было войны, она писала:
"Ц1ийлахь 1уьллу сан кортали соьга хьоьжу доьхна". - "Платок мой, валяющийся в крови, смотрит на меня растерянно..." Кто не знает обычаев Кавказа, тому не понять, как емко, просто и страшно предсказана здесь надвигающаяся трагедия. В старину, когда женщина, сорвав с головы платок, бросала его между врагами, обнажившими оружие, никто не мог переступить эту границу. Совершив подобное кощунство, он бы навеки опозорил
себя и потомков своих. Проклятье народа пало бы на него. Здесь это передано потрясающе: у платка появляются глаза, растерянный взгляд, ибо раз он валяется в крови, значит, через него уже переступили. Когда это было написано, до войны оставался еще год, никто о ней не думал, не ожидал. А сколько женщин потом, когда началось, наивно бросали платки на землю Чечни, Ингушетии, Дагестана! И как эти стародавние попранные символы мира, обагренные пролитой кровью, "растерянно" смотрели на людское беснование...
"Со кхоьру хьо к1ур хилла яржарна, дуьне а 1ададеш эккхарна кхоьру... кхоьру бус-буса хьан доьлху са сан г1евлехь соьпу дела..." - Боюсь, ты рассеешься дымом, Чечня, и мир оглохнет от взрыва, об этом плачет каждую ночь душа твоя на моей подушке"... Это написано еще в 92-м году, за два года до войны.
Рассуждать об этом невмочь, лучше просто повторять ее вещие слова:
"Кхин цхьа каш совдели, кхин цхьа чурт т1екхийти, хьан лаьттана..." - "Еще одна прибавилась могила, еще один надгробный камень встал..."
"Нохчийчоь, тховса ма г1айг1ане йоьжна хьо, со кхета хьуна хьан г1айг1анех..." - "Как в эту ночь печальна ты, Чечня, как мне твоя задумчивость понятна..."
"Дахаран лай хилла деха вай... х1аллак во 1едало, д1ааьлча бакъ долу дош..." -"Рабами живем, на правдивое слово нам власть отвечает расправой...", и не диво, что за этим горестным признанием следует другое: "...ма г1елъел ла, ма ч1ог1а г1елъелла со..." -"как я устала, о, как же я тяжко устала..."
"Адамаш, шун къинойн 1азап ду ас тховса токхуш дер г" - так по-чеченски передает Бана слова Христа "Люди, ваши грехи ныне искупаю".
"Сан дагах чекхбаьлла ломан бохь, ц1ийлахь кегло б1аьвнийн аьхкаш..." - "Рухнул
Кс вершины утес, сокрушил мое сердце, башни разбиты, и кровь на камнях проступает..."
Чувствуется, как ясно Бана осознает свою участь Кассандры, беззащитную высоту этого избранничества:
"Я видела: солнце дракон проглотил, и что ж я поделать могла?..."
"Успела поплакать вслед улетающим журавлям,К но улыбнуться уже не успею им, когда возвратятся домой..."
"Просторный мир вдруг стал тесней наперстка... жизнь сорвалась в огонь, и небеса упали на колени..."
Искусство Баны - в умении найти слово самобытное, сильное, единственно достойное того разговора, который она ведет со временем, родиной, сестрой, братом - с нами. Ее образность оригинальна, "женственна" реже, чаще "мужественна", даже в ранних стихах свободна от подражательности. Бана не прибегает к изыскам - она бьет в набат, ее крик создан, чтобы зажигать огни на курганах, как это делали сотни лет назад, когда приближалось "бала" - горе, беда. Может, кто из литературоведов уже написал или со временем напишет о ней серьезное исследование, высветит глубину ее творчества. Я же, в жизни не написавший ни одной критической статьи, не претендую на это. Просто вспомнил что-то из того, что подействовало на меня, как на читателя, о чем опоздал ей сказать. А она, может быть, ждала... Так теперь стыдно, и прощения уже не попросишь. И не только за себя - за всех обидно, что не услышала она слов признания, не познала при жизни заслуженной славы. Говорят, Бана уже на пороге смерти велела своей матери купить известку и побелила весь дом. Сказала: "Этот мир должен остаться белым". А на следующий день умерла.
Да будет ей белым и тот мир, куда она ушла от нас!


Бана Гайтукаева
Со йинчу дийнахь...
Марчонна юьхьигаш
Тега д1адолало 1алам.
Со йинчу дийнахь
Делха д1адолало тезетахь дахар.
Со а йоьлху цуьнца
Со йинчу дийнахь
Миэл бала барз боцуш беллачу нехан
Сан синна т1е дуьжу,
Со йинчу дийнахь...
Къинт1ера довлалаш, доттаг1ий.
Со тойнехь шайца ца 1арна,
Со йинчу дийно,
Дуьненчу а далаза
Хьийзинчу сан синан мохь
Сан лере кхоьхьу,
Со йинчу дийнахь...
Йина де сан дан а дац,
Сан са а д1адоьду.
Дуьненчу а далале лазийначу
Сан сина йина де хуьлу?
Со йинчу дийнахь...
Той дицдой, миска са
Д1адоьду Г1ум-Азе делха...
Со йинчу дийнахь...
Йина де-м сан дан а дац,
Амма ду - дуьненчу далаза
Са дийна де...