Тамара
АХТАЕВА

В этом мире не вырастет правды побег,
Cправедливость не правила миром вовек,
Не считай, что изменишь течение жизни,
За обрубленный сук не держись, человек!

Эта горькая мысль посетила Омара Хайяма 800 лет назад, но применительно к современному миру его слова звучат все более актуально. Разум в первую очередь должен отделять истинное от ложного. Но нет сегодня истины с большой буквы. Или она есть, но пока о ней не принято говорить, и потому она находится за семью печатями.

Полномасштабная война, что ведется против мирного населения Чечни то под видом «наведения конституционного порядка», то под названием «антитеррористической операции», не дает никому нравственного права оставаться сторонним наблюдателем. Под вакуумными, фосфорными, шариковыми, игольчатыми и глубинными бомбами еще в первую войну погибли десятки тысяч жителей Чечни (не говоря уже о жертвах продолжающейся пять лет второй), среди которых женщины, дети, старики. В одном только Грозном погибло почти пятьдесят тысяч мирных жителей, из них более шести тысяч – дети.

Сотни чеченских мужчин, в том числе подростки, исчезли или покалечены в фильтрационных лагерях. Полностью сожжены или разрушены целые города и села. Оказавшиеся без крова чеченцы сегодня разбросаны по всему миру. Под предлогом «зачисток» военным можно: сжигать стариков, женщин и детей из огнеметов живьем, вешать детей в здании школы, как это имело место в Самашках.

То, что происходило и происходит в Чечне, умом не понять, а принять сердцем тем более невозможно.

Увы, преступление в Чечне обрело статус закона. Чечня стала особым регионом, где можно безнаказанно беспредельничать, нарушая права человека. И это не будоражит мировое сообщество, почти все смирились с тем, что так уж вершится у нас внутреннее дело России под весьма актуальным названием «антитеррористическая операция», «борьба с терроризмом».

Безусловно, терроризм – серьезная проблема современности, и с ним нужно бороться. Но важно понять причину его возникновения, чтобы предотвратить дальнейшее распространение, нужно прочувствовать порождающую его реальность сердцем а затем проникая в суть – подвергнуть честному, непредвзятому анализу.

В повседневной суете, погоне за материальными благами, земной властью и почестями мы забываем о простых установлениях Всевышнего. Он создал нас разными, разделил народы и племена для того, чтобы мы узнали друг друга. Каждый народ – зеркало, в котором другой видит свои достоинства и недостатки. Ведь только Создатель вселяет в нас душу. И только Он вправе нас лишать ее. Это право Бог сохранил за собой и в Коране, и в Библии – людских посягательств на то, чтобы его присвоить, не оправдывают перед Ним никакие цели и средства.

Самашки. Апрель 1995 г. Фото А.Блинушова.

Село Самашки с населением более 11000 человек расположено на западе Чечни.

О трагедии Самашек написано немало. Жители села за период с 1995 по 1999 год пережили три штурма, в ходе которых погибло более восьмисот человек мирного населения, разрушены или сожжены 2260 дворов.

По масштабам убийств и зверств Самашки сравнимы с Хайбахом 1944-го года.

6 апреля 1995 года генерал-лейтенант А. А. Антонов (он же генерал Романов, впоследствии подорванный на «Минутке») предъявил самашкинцам ультиматум: до 7 часов 7 апреля сдать 300 автомата, 2 пулемета и одну БМП (якобы выделенные на вооружение ополченцев еще Джохаром Дудаевым). Члены Самашкинской делегации на встрече с генералом заявили, что такого количества оружия они сдать не могут, так как его нет. И попросили продлить срок ультиматума на три дня для того, чтобы собрать хотя бы четвертую часть требуемого. Однако обстрел села начался в ночь с 6-го на 7-ое апреля. С 22 часов вечера до 2-х ночи велся интенсивный артиллерийский, минометный обстрел, а с 5-ти утра село подверглось и бомбардировке, по нему велся огонь из пушек БМП.

На очередной встрече с главой администрации села Самашки Л. Абдулхаджиевым генерал-лейтенант Антонов (Романов) так и сказал: «Не смогли мы с тобой договориться. Сейчас это уже не в моих силах, там будут действовать другие войска, которые мне не подчиняются».

А новый генерал и слышать ничего не желает: твердит, что с 16:00 начнет исполнять свой долг – бомбить село. Глава администрации и старейшины, поняв, что договориться не удалось и у них всего два часа отсрочки, предложили односельчанам срочно покинуть свои жилища...

В селе паника. Ранен подросток, горят дома. вероломства военным не занимать: шквал огня из всевозможных орудий накрыл село за 20 минут до конца срока ультиматума. Многие жители не успели выйти из села до начала обстрела, немало оказалось и тех, кого он накрыл по дороге. Пугало самашкинцев еще и то, что на выходе из села хватают всех мужчин и на вертолетах отправляют в фильтрационный пункт в Моздок, поэтому многие рискнули остаться.

По данным разных источников операция по занятию села осуществлялась сводным отрядом внутренних войск МВД (Софрринская бригада) с приданными сотрудниками Московского и Подмосковного ОМОНа, а также Оренбургского СОБРа. Было создано 10 штурмовых групп. Известно также об участии в операции людей из отряда «Витязь».

Российские войска, «наводя конституционный порядок», действовали самыми изощренными методами:

Для жителей, не успевших покинуть село, Самашки под шквалом огня на пять дней превратились в настоящий ад:

Рассказывает Б. Ахметов.

«Мои родители были грамотными, хорошо говорили по-русски. Отец член партии, имел медаль за трудовые заслуги. Был безусловно уверен, что федералы не причинят ему и остальным старикам вреда.

В день штурма в подвале, кроме моего отца Ахметова Абдул-Вахаба, матери А. Аби и брата А. Балавди (он приехал к родителям погостить из Кемерово, офицер, окончил военную Академию в Хабаровске и никакого отношения к боевикам не имел), находились еще и соседи-старики – Дога Цатышоев, Маду Расуев, Юки, Бала и другие.

7 апреля вечером во двор на БТРе ворвались военные. Осмотрели дом, подвал, двор – ничего. Попросили у матери дать попить, она им открыла несколько банок компота. Уходя, решили захватить с собой моего брата Балавди, уверив мать и стариков, что повезут в штаб, проверят на предмет принадлежности к боевикам и вернут обратно. Всю ночь мать ругала себя и остальных, почему позволили увезти сына.

Утром, услышав грохот подъехавшего БТРа, мать выбежала встречать сына, сходу у ворот в нее выстрелил офицер, один из тех, что еще вчера пили из ее рук компот.

Такая же участь постигла и отца, выбежавшего с криком: «Да что же вы стариков убиваете?!» Остальных стариков, находившихся в подвале, они сожгли из огнемета. А Балавди они привязали к БТРу и зверски убили в тот же вечер».

Рассказывает Шепа.

«Они с нами обращались, как с собаками, вели себя развязно, грубо. Чуть ли не пинками выставили из подвала всех: и женщин, и детей, и стариков. С нами в подвале был еще больной старик Шамсаев, его тоже приказали вынести. Мужчин всех, независимо от возраста, построили вдоль улицы, заставили раздеться до пояса, снять ботинки, ремни. С грязной бранью, подгоняя собаками и танками, нас погнали в лагерь на конец села. Больного на носилках заставили нести родственников, а когда поняли, что он задерживает процесс, велели поставить на землю, сказав, что сами о нем позаботятся. И позаботились: предварительно выстрелили, а потом проехали на БТРе по больному старику Шамсаеву».

Рассказывает Хасан.

«Я скрывался от огня в соседском подвале вместе с другими жителями. Утром 8 апреля вбежавшие в дом федералы убили нескольких людей, среди которых были женщины и дети, а потом, не давая никому возможности выйти, подвал подожгли: бросили лимонку. Женщины кричали, что там их дети и старики.

Меня привязали к БТРу и тащили за собой, не торопясь, так как по пути поджигали каждый четвертый дом, предварительно его ограбив. Они очень много курили. Найдя в одном доме русского, приехавшего погостить к своему сослуживцу, они и того избили, только за то, что к чеченцу приехал. Его, а потом еще двух чеченцев тоже привязали к БТРу и повели к переезду. Отвязали и бросили в канаву. Командир рявкнул: «Расстрелять!» В этот момент подъехал грузовик, и нас вместо расстрела загрузили в машину и привезли в лагерь. Бросили на землю рядом с другими. Всех били прикладами, натравливали собак, а потом заставляли со связанными руками лезть в машину. Мы ложились друг на друга в четыре-пять слоев. Многие были раздеты до пояса, некоторые в одних трусах. Нам еще повезло: мы оказались наверху. Снизу кричали, что задыхаются, а если попытаешься сползти, то собака кусала или удар прикладом получал. Был случай, когда парень отказался поверх отца ложиться, его били по-страшному, а он все на своем стоял, не помогали даже уговоры отца. Точно не знаю, что они с ним сделали, но в живых они его вряд ли оставили. Нам и голову поднимать не разрешали.

Нас привезли к вертолетам. Из машины выбрасывали, как мусор, надо было бежать через строй к вертолету, опоздаешь – собаку натравят, а прикладами нас били на протяжении всего пути. Наконец привезли в Моздок. То, что творили с нами в фильтрапунктах, описать невозможно. Камеры переполнены, дышать нечем. Еды не хватало, пить дали через сутки. На допросах издевались самыми изощренными методами. Кто оставался в живых, выходили оттуда калеками.

Пытали электрошоком, засовывали даже в рот, обрубали пальцы ног, под ногти втыкали иголки, ломали или отрезали руки, ноги, били по почкам и по груди.

Заставляли вслепую подписывать какие-то бумаги. Говорили: «Для нас ответа «нет» не существует», и многие, не имея к боевикам никакого отношения, на ходу сочиняли истории и имена боевиков, словом, под пытками говорили все, что от них хотели услышать».

Рассказывает Тоита.

«Когда всем объявили, что надо бежать из села, мы с мамой и сестрами стали собираться, а отец со своим братом-инвалидом наотрез отказались. Отец был уверен, что их не тронут: «Я с русскими солдатами общий язык найду, я пенсионер, брат инвалид, а они не звери. За нас не переживайте».

Отца, Сурхашева Сайд-Хасана застрелили во дворе с тарелкой руках: видимо, он кормил дядю и, услышав шум подъехавшего БТРа, поторопился навстречу предупредить, что в доме одни старики... Дядю, Сурхашева Сайпи они подожгли вместе с домом.

Сурхашев Сайд-Хасан 1928 г. р.

Сурхашев Сайпи 1934 г. р.

Нас долго потом не пускали в село. Самашки были неузнаваемы: кругом разрушения, на улицах растерзанные тела людей и животных.

Отец лежал весь опухший, останки дяди еле удалось собрать. У мамы на почве этого потрясения появилась раковая опухоль, и ровно через три года, день в день, мы ее похоронили.

Нашего соседа-пенсионера Ваху Абдуллаеа карательный отряд застал молящимся. Когда они к нему вошли, он, естественно, молитвы не прервал, за что они автоматной очередью прошили ему голову. Это страшная картина, Не дай Бог никому такое увидеть».

Расследовать причины и обстоятельства массовых нарушений элементарных человеческих прав, убийств, пыток, поджогов, издевательств попытались многие правозащитные организации. Были созданы комиссии, заслушаны доклады... Однако парламентская комиссия в своем «Заключении», опираясь только на сведения военных и полностью проигнорировав многочисленные свидетельства самашкинцев, заявила, что со стороны военнослужащих нарушений норм международного права нет.

Убедившись, что достучаться до справедливости невозможно, уставшие от всего жители потихоньку стали заново обустраиваться, налаживать свой быт.

А в марте 1996 года федералы разрушили и это. Военные затеяли операцию по установлению контроля над Самашками, а если говорить открыто, стали добивать оставшихся женщин, детей и стариков.

Когда 15 марта 1996 года федеральные войска начали штурм села, в Самашках находилось по меньшей мере 11000 человек, которых использовали в качестве «живой мишени». На село обрушился шквал огня, бомбили из тяжелых орудий, наносили ракетно-бомбовые удары. Выйти из села на этот раз удалось немногим, замешкались – были уверены, что дважды в одну и ту же реку не входят.

При этом штурме военные снова отличились особой жестокостью. Можно сказать, что на этот раз они еще больше ополчились на жилища сельчан: сжигали дома целыми улицами, конечно, предварительно ограбив. Выносили из домов дорогую аппаратуру, шерстяные ковры, срывали с женщин золотые украшения.

Были очень изобретательны в заботах о собственной безопасности. Додумались сажать на танки, БТРы чеченских женщин, приговаривая: «Если ваши стрельнут, умрем вместе». По рассказам одной из них, они действовали в соответствии с полученными строгими указаниями: количество пленных и убиенных людей, как и число сожженных домов, за каждым было в точности установлено. Одна, к примеру, сидя на танке, слышала, как офицер, разговаривая по рации, спросил: «Сколько домов сожжено?», а потом добавил: «Мало! Должно быть десять».

Не щадили никого и ничего. Подвалы с детьми и женщинами забрасывали лимонками.

Вот новые свидетельства выживших:

Рассказывает Имран.

«Село очень долго, почти беспрерывно бомбили всеми имеющимися средствами, дома поджигали, жителей расстреливали... От прямых попаданий люди не знали, куда бежать. Прятались в подвалах с бетонным покрытием, в одном из таких я и сам находился. Там набилось очень много народу, тесно. Слышим, как подъезжает танк. Двумя выстрелами он снес дом. Нас окутало облако дыма и пыли. В подвале паника, крики, плач. Но, к нашему удивлению, танк развернулся, видимо, не догадались о подвале, иначе сожгли бы, как других. Нам повезло, но не всем...

Трудно было успокоить женщин и детей, а одна столетняя глухая старушка, которая ничего не понимала, все просила выпустить ее из «ада». В подвале было много народу, духота, есть нечего. Мы старались ей объяснить, что там еще хуже, если выйдешь, тебя убьют русские солдаты. Она не хотела в это верить: «Они не могут меня убить, ведь мой муж воевал вместе с ними против немцев».

Когда стало совсем нечего есть, старик Зиявди зарезал свою корову, а мясо раздал по подвалам. У него здесь же в подвале была беременная жена на девятом месяце и трое детей. Во время обеденного перерыва он с семьей пошел к себе домой, видимо, перекусить, и на обратном пути по ним ударил снаряд.

В подвал вбежала его младшая дочь вся в крови. Она сказала, что отец, мать брат и сестра ранены, им нужна помощь. Меня поразило то, как эта семилетняя девочка в ответ на поднявшийся крик и плач женщин сказала: «Не плачьте, не надо, все будет хорошо». Скорее всего она повторила слова отца, когда их всех смертельно ранило, а она чудом уцелела.

Когда мы, несколько мужчин, прибежали к ним на подмогу, беременная женщина и ее дочь были уже мертвы, но отец с сыном еще дышали. Они лежали в луже крови. Мы попытались их приподнять, но кости были настолько раздроблены, что хватаешься за руки, за ноги, а в руках одна кожа. Сын стонал, а Зиявди посмотрел на нас и произнес свои последние слова: «Эх, мужики, мир рушится! Катится в бездну... Держитесь!»

Мы их похоронили, вернее, закопали во дворе: отца вместе с сыном, мать рядом с дочерью и вместе с еще одним так и не успевшим родиться ребенком.

Убитых и раненых было много. Мы, поняв, что нас убивают всех без разбору, и смирившись с мыслью о смерти – какая разница, где тебя убьют, в подвале или по дороге, двинулись к выходу. К нам присоединялись многие другие из тех, что хоронились в соседних подвалах. На выходе скопилась целая толпа. Нас не хотели выпускать. Более того: вертолет, наносящий ракетные удары по селу, выпустил ракету в гущу людей. Двоих убило, более десяти были ранены. Юнусу Кулаеву вырвало оба глаза, и когда мир для него померк, он, подумав, что умирает, стих. Старик прочитал над ним «дуа», но когда произнес последние слова: «Да простит Аллах твои грехи!», он неожиданно для всех сказал: «Не рано ли меня хоронишь, Воша?» – это как раз та ситуация, когда говорят: «смех сквозь слезы».

По рассказам самашкинцев, собравшихся у выхода людей держали на холоде без воды и пищи три дня. Их не выпускали, и к ним не подпускали никого. Раненые здесь же умирали от гниющих ран, помочь было нечем. Одним словом, гибли те, кому при оказании необходимой медицинской помощи можно было сохранить жизнь.»

«Это была страшная картина – говорит шестидесятилетняя Жансари, – кругом разрушения, на улицах валяются пристреленная скотина, разорванные тела, стоит жуткий запах гниющих трупов. Увидев на земле шприц панадола, я поняла, что они себя подбадривали всякими наркотическими препаратами, придавали храбрости, ведь в нормальном состоянии кто на такие зверства способен?

И правда: когда у выхода из села по людям ударили с вертолета ракетой, солдаты-срочники, видя жертвы, слыша крик женщин и плач детей, сами плакали, они понимали, какую, мягко говоря, несправедливость творят по отношению к мирным жителям, но не могли ослушаться приказа. То, что с нами произошло – ужасно, такое не забывается, мы, может, и простим когда-нибудь, но простит ли Бог?!»

Страдания самашкинцев не закончились и на этом. В октябре 1999-го повторяется почти то же самое, но на сей раз с воздуха. Село подверглось сильной бомбежке, наносились, как утверждали потом, точечные удары по «боевикам»: одной из таких жертв оказалась голубоглазая двенадцатилетняя Элина. Отличница в школе, любимица соседей и, несмотря на малолетство, большая помощница мамы. Останки Элины, разбросанные по всему двору, отец собирал в узелок, так с узелком и пошел один под обстрелом хоронить дочь.

Таких случаев очень много, за раз всего не расскажешь.

Сейчас жизнь в Самашках худо-бедно наладилась. Пусть в стесненных условиях, но функционируют средняя и восьмилетняя школы, больница, где жители могут получить не только первую и необходимую амбулаторную помощь, но и стационарное лечение. Жители села собственными силами отреставрировали две мечети, при которых открыты курсы классического чтения Корана.

Но что касается безопасности, тут слишком много вопросов и почти ни одного ответа. Дело в том, что с 1999 года в Самашках среди похищенных и без вести пропавших числятся более тридцати человек. Бесконечные убийства, похищения под предлогом «зачисток» держат жителей в постоянном страхе. А правительство почему-то видит разрешение проблемы безопасности в кадровой перестановке. Как будто это панацея, когда сами главы администрации являются объектом их нападения! Так, например, зимой 2004 года, узнав, что в Самашках идет незаконное задержание жителей неизвестными лицами в камуфляжной форме и масках, теперь уже бывший начальник сельской администрации Султан Сугаипов с охраной решил им воспрепятствовать, но их встретили автоматной очередью и окриком: «Не вмешивайся!» В результате у Сугаипова пробито бедро, а охранника с тяжелыми ранениями пришлось срочно госпитализировать. Султан очень долго старался найти этих военных, виновных во многих преступлениях, но дальше военной прокуратуры дело не идет. О каком порядке можно говорить, когда те, кто приехал его наводить, безнаказанно беспредельничают и им все сходит с рук?» – сетовал начальник администрации.

С 1 марта 2004 года С. Сугаипова сменил молодой энергичный уроженец Самашек Хизир Алдамов. Дай Бог ему удачи, терпения и стойкости.

Самашки – Москва