Инна
БУТОРИНА

Не в каждом столетии найдется знаменательная дата, которую отмечали бы всенародно, с чистым сердцем, добрыми слезами и светлым воодушевлением. А вот в середине двадцатого века есть такой день.

С раннего детства был и оставался для меня священным день 9 мая. Долгие годы я чтила эту дату как праздник, полный высокого значения. Наряду с тяжелыми и грустными воспоминаниями, которые навевает мысль о войне, особая радость разгоралась в душе, наполняла ее возвышенным и абсолютно естественным (в отличие от других государственных праздников) чувством волнующей гордости: ведь был побежден страшный, очень сильный враг, грозивший всему человечеству.

Война помнится мне еще с детского сада. Это было в городе Муроме. Мы играли в войну, рисовали танки и самолеты, читали для раненых стихи в госпитале. Помню гул немецких самолетов. «Летят бомбить Горький», – говорили друг другу взрослые, тревожно поднимая глаза к небу.

Потом Москва, школа, парад на Красной площади…

Когда после войны мы с мамой приехали в Германию, где ей предстояло работать переводчицей («Какой ужас, как мы будем жить среди немцев?», – думалось мне, да и мама, помню, побаивалась), я увидела за вокзалом сплошные груды камней. Это был Берлин. Стояли длинные цепочки изможденных детей, к нам тянулись тоненькие ручки-ниточки: «Клепа, клепа!», – просили они. А взрослые продавали разные невиданные вещички. Мне стало жалко детей и почему-то совестно.

На развалинах тоже цепочками стояли мужчины и женщины в передниках, все одетые бедно (как сейчас вижу – сплошные заплатки), но чисто. Они передавали друг другу кирпичи. «Что они делают?» – спрашивала я маму. – «Хотят снова построить свой город».– «Где же они живут, если кругом ни одного целого дома?»

Ответа на этот последний вопрос я, кажется, так и не дождалась.

Таким было мое знакомство с побежденной Германией. Но ведь и у нас дома, кроме парада на Красной площади, много страданий, остались безногие инвалиды, нищие, банды бесчинствуют, и есть такие же разрушенные города, взять хотя бы послеблокадный истощенный Ленинград. Я помнила об этом, так что обида и ненависть не могли так просто рассеяться. Но вот вижу виноватых, изможденных людей, голодных детей. Что-то тут не так, думала я. Ничего, вырасту – разберусь. Выросла. И кое-что узнала. Когда пришло время защищать диплом, темой выбрала движение неонацистов в Западной Германии. Разве могла я тогда предположить, что через несколько десятилетий и у нас в стране раздадутся голоса их братьев по духу? И уж совсем не ведомо мне было то, что долгое время тщательно скрывали от всего народа.

Много изменений претерпело государство за прошедшие десятилетия. Последствия и сюрпризы войны, странные людские взаимоотношения часто ошеломляли, приводили в негодование. Бывает до жгучих слез обидно, когда невинный человек подвергается гонению, унижениям, издевательствам. Никогда мне не забыть одно из впечатлений послевоенных лет: как старенького, по-моему, всех любившего (или боявшегося?) еврея-аптекаря, тихо жившего у нас во дворе со своей семьей, дразнили наши мальчишки, бросали этим людям в окно невероятные гадости, стараясь попасть в кастрюли. А каково, если целый народ травят, изгоняют?..

С годами наперекор заговору молчания стала медленно просачиваться на свет Божий правда об истории чеченского народа. С огромным интересом, сказать точнее, с недоумением и ужасом узнала о ней и я. Узнала поздно, всего-то лет десять назад. Но ведь это и мой народ, а Россия – моя вторая родина, взрастившая и воспитавшая. Мне не разлюбить ни Чечню, ни Россию так же, как я обречена на любовь к отцу-чеченцу и к русской матери.

И вот первая тень легла на мой лучший праздник. Воинов, прибывавших с фронта, которых мы чествовали и любили, наших отважных защитников – арестовывали. Потому что они были чеченцами. Или ингушами... Их родные, их семьи, друзья – весь народ с муками, болезнями, смертями был насильно переселен в дальние края.

Народ умеет забывать обиды, хотя рубцы вечны. Ведь надо жить, развиваться, крепнуть. Новый росток всегда потянется к солнцу. Вот он и вырос, щедро раскинул ветви, зацвел. Уже стал давать плоды. Но, как в страшной сказке, чья-то черная перепончатая пятерня незаметно, исподтишка наложила на зеленое дерево порчу. И нашелся тот, кто убеждал всех, что виновато само дерево, такое уж оно плохое. И тогда его сожгли. Но корни-то – остались! Крепкий корень вновь даст свежий побег.

Ожившую и расцветшую Чеченскую землю уже десятилетие убивают. Уже по-новому: танками, самолетами, пытками. Настоящая война. Но без правил. Ее причина, так называемый сasus belli забыт. В 96-м я увидела Грозный, где когда-то родилась, жила во младенчестве. Увидела и… вспомнила свою первую встречу с Берлином. Но Берлин-то ведь был столицей вражеской страны! А Грозный?! Кто это сделал? Свои! Да как же это могло случиться? Не-е-т. Здесь не один человек повинен, вдруг давший команду. Это какая-то гадкая, коварная система, веками отработанная «школа», возможно, даже и не у нас впервые зародившаяся.

Так еще одна тень легла на мой праздник. И он померк. Нет, я не отрекаюсь от любви ко всем защитникам Отечества. Но только к тем, в той войне. Мы всегда будем называть ее и Великой, и Отечественной. Она поистине была священной и справедливой. Из школьных учебников мы знаем, что войны делились на справедливые, что ведутся во имя защиты своего дома, и захватнические, агрессивные.

В какую новую войну ввязалась армия великой страны, победившей фашистских захватчиков? Не в агрессивную ли?

Теперь ушла прежняя чистая, незамутненная радость Дня победы. Тех воинов, ветеранов священной войны остается все меньше. А нынешнее воинство не вызывает ни восторга, ни гордости, ни хотя бы просто уважения. Есть лишь единицы. Их сердца, я знаю, честны, а руки не замараны невинно пролитой кровью. Да только много ли таких?

В былые времена звучало много песен о войне. Я всегда считала, да и теперь с уверенностью скажу: в России рождались гениальные военные песни, и в старину, и в годы Великой Отечественной.

«С берез неслышен, навесом слетает желтый лист.
Старинный вальс «Осенний сон» играет гармонист.
Вздыхают, жалуясь, басы и, словно в забытьи,
Сидят и слушают бойцы, товарищи мои.
И вот он снова прозвучал в лесу прифронтовом,
И каждый думал и молчал о чем-то дорогом.
И каждый думал о cвоей, припомнив ту весну,
И каждый знал: дорога к ней ведет через войну…»

Сейчас у новоявленных бардов из горячих точек песни полны агрессии, рев и хрип рвутся из глоток. Модно? Но есть и другие мальчики, коварно отправленные убивать непонятного врага, в их голосах не слышно бравады, звучат песни трогательные и печальные.

Недавно я видела рисунки чеченских детей. Они точно такие же, как те наши, шестидесятилетней давности. Только крестов фашистских нет.

Что вернет мне уважение к воинству? (День 23 февраля, праздник надуманный, цинично скрывший 23 февраля 1944 года, дату позорной и трагичной депортации ни в чем не повинных народов, превратился просто в Мужской день, предваряющий Женский. Если без них никак нельзя, неужели нельзя найти для этого Мужского праздника какое-нибудь другое, не замаранное число?)

Много ли еще лет мне отпущено на этом свете? Доведется ли когда-нибудь отметить без стыда и смятения День Победы, освобожденный от омрачающих его теней? Не знаю.

Есть лишь один древний рецепт, который иногда применяли лучшие из людей, тем спасая свой народ. Слово покаяния. Нация, сумевшая очиститься от скверны, – что может быть выше, сильнее, надежнее?