Милана
АРАПИЕВА

Чеченская диаспора на Тамбовщине насчитывает порядка тысячи человек. Это те, кто приезжал сюда на сезонные работы, да так и обосновался в среднерусской полосе; кто остался после окончания Мичуринского аграрного университета; кто развернул здесь свой бизнес. Есть такие, кто живет в этих краях по 20-30 лет, не прерывая, однако, связи с родиной. О жизни диаспоры мы расскажем в одном из следующих номеров, а сейчас хотелось бы предоставить слово руководителям переселенческой общины, которая в силу специфики решаемых проблем существует в составе диаспоры несколько автономно.

Любовь Федюшкина – председатель Совета общины вынужденных переселенцев (на фото):

– Наша община – организация зарегистрированная, можно сказать, официальная. В ее составе более двухсот человек, 80 из них живет непосредственно в Центре размещения беженцев в Тамбове. Несколько человек, в том числе я сама, здесь еще с первой войны, остальные приехали уже после 1999 года – после начала так называемой контртеррористической операции. Что сказать о нашем положении? Если в целом, то мы, особенно те, кто живет здесь уже десять лет, оказались в тупике. Причины нерешенности и нерешаемости наших проблем разные. Взять, например, меня: я не попадаю под действие закона о выплате компенсаций, поскольку выехала из Грозного за два месяца до начала боевых действий. И все! В том, почему я была принуждена оттуда выехать, никто не станет разбираться…

А было так. Мы жили в поселке имени Кирова. В октябре 94-го года в дом ворвалась банда и вышвырнула нас на улицу. Сопротивляться им я, конечно, была не в состоянии. Я спрятала у знакомых своих двух дочерей, сама осталась у соседей, бродила вокруг своего дома, смотрела на него издали. Пошла к муллам, обратилась в правоохранительные органы республики, но правды не добилась. Добрые люди собрали мне деньги, помогли, посадили на автобус, и я приехала сюда: здесь у меня была родственница, она и сообщила, что существует такой Центр временного размещения для беженцев. А через два месяца началась война. Так что компенсация мне «не светит». Я через суд доказала,что привезла сюда детей, спасая от гибели. Суд признал, что я вынужденная переселенка, и постановил принять документы на компенсацию за жилье и имущество. Но у чиновников свои зацепки, они моих документов не приняли.

А мне до сих пор, чуть вспомню, как меня поволокли расстреливать, страшно становится. Если бы не знакомый, который шел мимо, мне бы конец – мы с ним вместе работали на заводе Анисимова, он меня и выручил. Да я уже и не хочу компенсации, разве эти 120 тысяч возместят утраченное… Стою в очереди на жилье, но когда его получим, какое? Ничего не знаю.

После того, как миграционную службу передали из Министерства по делам национальностей Министерству внутренних дел, наше положение ухудшилось. С 2002 года перестали кормить, сказали, Москва, дескать, не финансирует. Тем, кто не имеет статуса вынужденного переселенца, предписали покинуть ЦВР. Мы судимся, пишем в Москву, а наши заявления пересылают тем, на кого мы жалуемся, вот так. Я ходила к начальнику, заступалась за этих людей, которых выселяют. Он утверждает, что они живут здесь незаконно. Я говорю: так не они же закон нарушили, вы сами это сделали, раз поселили их здесь. Теперь их гонят, а ведь они здесь прожили пять лет и больше. Вы закон нарушили, а они ни в чем не виноваты. Вы же твердили тогда: «статус не нужен, статус не нужен», а оказалось – без статуса они теперь никто. У нас проблема на проблеме, и нам их не решить. Здесь остались незащищенные люди, которые не сведущи в законодательных тонкостях. Сидим и ждем.

Дауд Ахмадов – член Совета переселенческой общины (на фото):

– К тем, кому «на вылет», отношусь и я. Родом я из села Малые Варанды, но с 1993 года жил в Грозном. Трое детей. Дочка вышла замуж, а два сына Висита и Ризван со мной. Хотя я и слышал, что обстановка в республике сейчас лучше, все же пока опасаюсь везти туда сыновей, к тому же жилье потерял, надеялся получить здесь компенсацию. Но в данный момент уже ничего не жду. Мне автоматически отказали в статусе вынужденного переселенца, потому что я вовремя не обратился – не было паспорта, потерял в Чечне. Тут мне его только в 2003-м восстановили: пока в Грозный запрос пошлют, пока оттуда ответ придет, то да се, вот время и ушло. Я подавал в суд, рассчитывал хоть так получить статус. Суд не удовлетворил мою просьбу. А без статуса меня не ставят в очередь на получение жилья. Мало того: теперь пришло предупреждение: раз статуса нет, освободите комнату, по закону вы не вправе здесь находиться. Непонятно: люди здесь столько лет проживали, зачем же их тогда приняли, если это незаконно?

На работу устроиться практически невозможно. Молодежь ходит, ищет, дадут на месяц-два, а то и всего на полмесяца подработать – и только. Теперь у нас в ЦВР еще новшество – ввели пропускную систему, без пропуска нельзя зайти в общежитие. Не знаю, кем нас тут считают. Говорят, это ради нашей безопасности. Десять лет о ней никто не беспокоился и вдруг такая забота. А стоит где-нибудь чему-нибудь взорваться – в первую очередь бегут сюда, след ищут.

Суды только на миграционную службу работают, они вечно на ее стороне. Мы всегда проигрываем. Сейчас уже и не знаем, что предпринять…

Зимой ездил в Чечню. Там в Шатое на блок-посту потребовали документы. Солдат вертит мой паспорт: «А где прописка?»

Я говорю: «Вытащи бумажку, посмотри». Он посмотрел, ухмыляется: «Что, Тамбов? Тамбовский волк?»

Вот так и выходит: здесь я чеченский волк, а в Чечне – тамбовский.

Саид Удиев – предприниматель из г. Котовска:

– Я считаю, что сегодня порядка в республике заметно больше. Из Грозного, из Урус-Мартана родственники звонят, сюда тоже люди приезжают, говорят, что становится спокойнее. Недавно один наш земляк здесь гостил, он находит, что обстановка улучшилась в сравнении с прежним – на 70 процентов. Очень существенно! Все говорят, легче в том плане, что нет этих ненужных зачисток. Компенсации, как рассказывают, тоже выплачиваются. А восстановление? На это, конечно, уйдут многие годы, разрушения такого масштаба восстановить очень трудно.

Я на Тамбовщине уже десять лет. У меня умер брат, оставил пятерых сыновей. Троих я забрал сюда к себе, они в Котовске учатся. В 96-м году получил здесь за свое утерянное жилье, за разбитую квартиру 120 тысяч рублей.

Во время войны у меня погибли несколько дальних родственников, а среди близких прямых жертв нет, но есть те, кто не перенес происходящего: от нервного перенапряжения умерли родные брат, сестра, тетя, меня вырастившая. Отношения с местным населением у меня лично складываются неплохо, жаловаться не приходится, но в целом на чеченцев смортрят косо, настороженно. Средства массовой информации пишут о нас столько негативного, в том числе много бессовестной лжи. Да и сами мы недопустимо инертны… Та часть интеллигенции, которая могла бы прояснить ситуацию, рассказать здешним людям правду о Чечне, о наших обычаях, об истории, не берет на себя этого труда.

Как бы то ни было, душой я грозненец: обязательно поеду домой. Мое пожелание всем чеченцам – благополучно вернуться, не забывать свою родину. Я пожелал бы всем народам благополучия, а правителям – ума. Не народы виноваты в том, что со всеми нами творится, – за это отвечают политики.

Тамбов – Москва