Назад Вперед

СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Хайди Хоогербеетс

В мае 2007 года я получила грант от Института Гарримана при Колумбийском Университете для поездки в Москву. Цель - провести академическое исследование нового закона Российской Федерации о неправительственных организациях. Я очень обрадовалась такой возможности, отчасти потому, что не была в России с 2000 года. Наконец я снова смогу посетить эту страну и тех людей, с которыми у меня давняя и тесная дружба.
Но как же изменилась Россия за эти семь лет! Пока ехала из аэропорта в город, казалось, будто я в Лас Вегасе. Выстроившиеся вдоль шоссе и мигающие огнями многочисленные биллборды рекламировали фильмы, мебель, сотовые телефоны… ну, и Путина, это уже в советском стиле. Когда же мы добрались до центра Москвы, взгляду представились столь изысканные бутики, что позавидует Нью-йоркская Пятая Авеню.
И Путин! Он был повсюду. Его лицо мелькало на городских улицах и на телеэкранах, он входил в жилище каждого москвича. Я была поражена его популярностью у большинства современных россиян, несмотря на систематические утеснения гражданских свобод, игнорирование тех самых демократических принципов, которые его администрация якобы утверждает в стране.
 Вскоре я поняла, что общественное мнение о русско-чеченском конфликте также претерпело существенные изменения. И тогда мой первоначальный замысел писать о новом законе России о неправительственных организациях отступил на второй план. Я была поражена тем, как успешно СМИ создали образ Путина - правителя, обеспечившего обществу порядок, стабильность и новые экономические возможности. К тому же я заметила сходство между войной в Ираке и чеченской войной. Путин тоже использовал трагедию 11 сентября и вслед за Джорджем Бушем объявил войну с терроризмом, чтобы оправдать применение военной силы в Чечне.
Я планировала взять интервью у журналистов, которые освещали первую и вторую чеченские войны, а также у членов Комитета «Гражданское содействие», Фонда защиты гласности, Центра «Демос», Союза журналистов России, Российской Правовой Инициативы и Московской Хельсинской группы. Кроме того, я изучила работу правозащитного центра «Мемориал»; особенное впечатление своим энтузиазмом и преданностью делу на меня произвели Светлана Ганнушкина и Наталья Эстемирова.
Вскоре я обнаружила, что только горстка российских правозащитников и журналистов боролась за то, чтобы Россия и мир узнали о случаях несправедливого заключения под стражу, пыток, грабежей и убийств в Чечне.
С восхищением узнала, что Вячеслав Измайлов и Эльвира Горюхина, ветераны единственного голоса оппозиционной печати в России - «Новой газеты», за четыре года помогли освободить 171 российского военнопленного. И много думала о том, что побуждало Анну Политковскую снова и снова посещать Чечню, писать о ней.
Углубляя свое исследование, я решила посетить Оксану Челышеву и Станислава Дмитриевского из нижегородского Фонда в поддержку толерантности (в прошлом - Общества российско-чеченской дружбы), маленькой, но заметной неправительственной организации, встающей на защиту чеченцев-жертв произвола.
 Для этого нужна отвага. Оксана получала смертельные угрозы, в почтовые ящики ее соседей подбрасывали листовки, где ее называли «врагом России». Все это - в отместку за ее работу в Чечне. Глядя на эту энергичную, крошечную худенькую женщину с большими выразительными глазами, я спрашивала себя, как она могла представлять такую угрозу российскому правительству…
Директор Фонда Станислав Дмитриевский рассказал мне, какие нелепые обвинения выдвигала против него Нижегородская региональная прокуратура. Так пытаются помешать работе организации. Это пример возврата к подавлению правозащитников, особенно тех организаций, которые получают помощь из-за границы.
Стас и Оксана решили ратовать за учреждение международного военного трибунала по Чечне. Это только один из многих проектов Фонда. Поскольку лампа на потолке перегорела, они работали только при дневном свете, который проникал в два потрескавшихся окна. Они были настолько поглощены своей работой, что не замечали, что снаружи уже стемнело.
Они водили меня на экскурсию по городу. Мы посетили службу в нижегородском монастыре. Она напомнила мне о тех временах, когда я бывала в знаменитых российских монастырях на Валааме и в Оптиной пустыни. В их атмосфере нельзя было не ощутить Божественное присутствие. Меня крестили в 1998-м, возрождение религии в России в те годы вдохновило меня. После возвращения в Соединенные Штаты я потеряла связь с церковью. А Оксану церковный староста отлучил за то, что она занималась проблемами прав человека в Чечне…
Создается впечатление, что ныне русская православная церковь все больше подпадает под влияние государства. Президент регулярно появляется на телевидении и в печатных СМИ вместе с патриархом. В России демонстративные проявления благочестия становятся нормой. Недавно дочь моего друга, татарка-мусульманка, призналась мне, что хотела бы изменить свое имя на русское и «носить крест» - просто для того, чтобы стать похожей на других детей в ее классе.
ернувшись в Москву, я ломала себе голову над вопросом о первопричинах чеченского конфликта. Почему российское правительство в течение многих столетий преследовало чеченцев? Почему этот народ вдохновлял российских авторов на такие красочные рассказы? Кто эти люди, ради которых, в конечном счете, погибла Анна Политковская?
И я поняла: единственный способ ответить на эти вопросы - самой поехать в Чечню.
Но как найти людей, которым можно доверять, кто поймет мои мотивы и поможет мне туда добраться? Это тем сложнее, что правозащитные организации в России разобщены. Тем не менее мне посчастливилось обрести поддержку в нескольких различных организациях, и моя поездка состоялась.
Но прежде я съездила в Санкт-Петербург… Моей целью было главным образом посещение неправительственных организаций. Я встретилась с представителями центра психологической реабилитации, который проделал огромную работу по адаптации в обществе солдат, вернувшихся с войны. Я также посетила Эллу Полякову – руководителя Комитета солдатских матерей, изобличающего коррупцию в армии.
В Чечню я отправилась с гидом, которого мне очень рекомендовали.
И вот я в Грозном.
Начались душераздирающие интервью с жертвами войны, активистами-правозащитниками и представителями гуманитарных организаций. И вот я рискнула покинуть безопасные стены грозненского офиса «Мемориала» и выйти в город в сопровождении местных жителей, которые знали путь.
Я ожидала повсюду увидеть зримые напоминания о том, что город оправляется после почти десятилетней войны. Однако улицы были вновь заасфальтированы, так что чеченцы в своих автомобилях теперь наслаждаются ездой по более гладким дорожным покрытиям, чем жители Москвы или Санкт-Петербурга. В парках Грозного бьют фонтаны, тогда как в большинстве чеченских домов все еще отсутствует нормальное водоснабжение. В центре Грозного появились кафе, где люди могут заказать капуччино или эспрессо, но обычный чеченский гражданин едва ли может позволить себе такую роскошь. Такие вот противоречия.
Женщины в длинных, согласно канонам ислама, в разноцветных юбках и модных сапогах на высоких каблуках о чем-то болтали во дворе медицинского института. Как и любые другие молодые женщины в России, они смеялись, игриво нашептывали на ушко друг другу обрывки сплетен. Молодые люди на мотоциклах собрались на главной улице, чтобы о чем-то поговорить. Матери покачивали своих младенцев в колясках. Подростки на скамейках читали газеты. Дети играли под огромным плакатом, на котором Кадыров и Путин обменивались дружеским рукопожатием. Дикие цветы прорастали на случайных островках зеленой травы.
Я зашла в уютный ресторан, заказала классический русский борщ на первое и пиццу на второе. Где еще на свете возможна комбинация столь разных блюд? Обслужив клиентов, официантки стайкой собирались вокруг маленького телевизора и подпевали популярным чеченским певцам. На рынке я купила диск с последними популярными чеченскими хитами.
Я росла в мире, где с детства учатся скрывать свои эмоции. В Чечне я не стеснялась выражать свои чувства. Непосредственность чеченцев была для меня глотком свежего воздуха по сравнению со скованной множеством правил жизнью в Нью-Йорке. Свойственная им смесь искренней открытости, силы и сдержанного скептицизма пленяла меня.
Меня повезли в предместье Грозного, в гости к моему гиду. Поля подсолнечника простирались вдоль дороги. Чем дальше от центра столицы, тем больше я видела домов, все еще полуразрушенных, без дверей или окон. Среди этих руин бегали ребятишки. Одни, без присмотра.
Большинство чеченцев живет в просторных одноэтажных домах, спрятанных за красными кирпичными стенами. Это крошечные крепости скрывают от мира уникальную частную жизнь каждой семьи. Меня встретили очень радушно, я всласть отдохнула в гамаке, а часов в восемь вечера внезапно погас свет. Мне объяснили, что за городом это случается часто. Мне трудно даже вообразить, как семья в годы войны постоянно обходилась без электричества. А тут еще налеты бомбардировщиков…
Что ж, налетов больше нет. Если посмотреть со стороны, жизнь в Чечне налаживается. И журналисты редко теперь пишут о событиях в республике. Поэтому многие международные фонды сократили свою финансовую поддержку. Но такие проблемы как бедность, недостаток образования и слабое здравоохранение, не разрешены.
Итак, Кремль организовал большое шоу для остальной части мира, президент мастерски разыгрывает роль лидера демократической нации, положение в Чечне перестало тревожить мировую общественность, так же как совесть и сознание граждан России. Что до чеченцев, они изо всех сил пытаются вернуться к нормальной жизни. Но как же это трудно после всего, что случилось… и при тех реальных условиях, которые наперекор победным реляциям еще столь далеки от нормы…