|
Тогда проиграли все
Но политики приходят и уходят, народы остаются вечно. Мы должны сделать все, чтобы не нарушались конституционные права конкретных людей. Не допустить, чтобы подобное где-нибудь повторилось. Республики Ингушетия тогда еще как таковой практически не существовало. Был один представитель федеральной власти, а властных структур до конца еще не создали. После упразднения структуры, в которой я работал, многие уехали в различные регионы. Я остался, ведь моя малая родина здесь. Так что во время этих событий я не работал ни в каких структурах. Но не мог остаться в стороне. Мы многих спасли, в том числе детей. Помощь оказывалась — о себе могу сказать это со всей определенностью — независимо от национальности. Не выбирал, не делал различия, кто ингуш, кто осетин, кто русский. Потому что это была наша общая боль. Событий на территории Ингушетии фактически не было, все это происходило в Северной Осетии. Самое драгоценное и неповторимое — это человеческая жизнь. Всевышний нас создал не для того, чтобы мы противостояли друг другу. На Кавказе, что бы ни случилось, в конечном итоге всегда все заканчивается миром. У нас ментальность такая. Чем быстрее мы установим мир на Кавказе, тем лучше будет всем, России в целом. Ингушский и чеченский народы долгие годы не жили, а выживали. И сегодня мы чувствуем, что жизнь только налаживается. Очень важно, чтобы не было двойных стандартов. Руководство нашей страны отмечало, что у нас нет форпостных — нефорпостных территорий, надежных — ненадежных народов. Все наши народы — граждане России, и мы должны с одинаковым уважением относиться ко всем. И самое главное — справедливо разрешать все споры и возникающие проблемы. Подчеркиваю: исключительно политическим путем. Старики рассказывали мне о депортации, о том, как люди по пути не могли похоронить своих близких. У меня тоже погибло очень много родственников, и сам родился в ссылке и, конечно, мы помним это, забывать это нельзя, потому, что наш долг — сделать все, чтобы это ни с кем нигде не повторилось. Мы выбрали демократический путь развития. Конечно, у многих до сей поры жива обида: они защищали родину на фронтах Великой Отечественной войны, а целый народ был депортирован. Эта боль неискоренима. Но зацикливаться на ней ни в коем случае нельзя. Во всех священных писаниях сказано, что не подобает поступать так, как бы мы не хотели, чтобы поступили с нами. Это, наверное, самое главное. Наши предки на Кавказе умели договариваться, умели решать вопросы сообща. Вместе вставали на защиту от внешних врагов, на защиту России. Достаточно вспомнить «Дикую дивизию», где были чеченский, ингушский, кабардинский, осетинский, дагестанский полки. Ничего нового не нужно изобретать, у нас достаточно добрых исторических примеров. Лучшие традиции нужно хранить, не забывать. На Кавказе нет слабых народов — кто думает иначе, глубоко ошибается. И нет народов, которые не умеют ценить добра. Никакой народ нельзя испугать и заставить отказаться от своей памяти. Но самое большое благо — это когда мы не актуализируем проблемы, которые достались нам в наследство, а их сообща решаем. И нет альтернативы диалогу. В противном случае люди теряют ориентиры, пытаются решать наболевшие вопросы нецивилизованно. Этого мы все должны избегать. Конечно, когда есть дом, в котором человек родился, родились его деды и прадеды, а ему нельзя туда попасть, это непонятно. Так не должно быть. История — это такая наука, которая делает человека гражданином. Она учит нас не повторять ошибок прошлого, в этом ее главная ценность. — Насколько приемлем для ингушской стороны план решения конфликта, предложенный полпредом президента России в Южном федеральном округе? — План рациональный, намерения хорошие, но бесконечными планами и соглашениями проблему не решить. Их было очень много и раньше. Усилия, которые мы тратим на подписание этих документов, лучше было бы направить на оказание помощи конкретным людям. Есть проблема. Если мы от нее отвернулись или делаем вид, что ее нет, она сама по себе не исчезнет. Мы выдвинули предложение, чтобы беженцы имели возможность строиться. Предлагали им: вот вам строительная организация, выделяются на нее деньги... А беженец, если у него пять-шесть сыновей и сам еще трудоспособный, хочет строиться сам. И мы поддерживаем этот вариант, вышли на правительство, постановление издано по этому поводу: человеку будет идти трудовой стаж, он зарплату будет получать. А тот, который придет со стороны и будет строить не для себя, сделает кое-как, его же невозможно контролировать: организация, что его направила, ему все подпишет. Поэтому мы за то, чтобы люди строились сами. И чтобы не по частям им отдали деньги, а дали то, что им положено, безо всяких чиновничьих игр. Я попросил, чтобы в Ингушетии эти средства никто не распределял, а люди непосредственно получали их из федеральной миграционной службы. Тогда и у чиновников не будет никаких соблазнов. Вот такой у нас подход. — Вы находите понимание осетинской стороны в этом вопросе? Есть контакт с ней? — Недавно встречались, говорили на эту тему. Думаю, понимание того, что беженцам нужно оказывать конкретную помощь — есть. — Сколько по вашим данным беженцев из Пригородного района находится в Ингушетии? — Если учитывать то, что кто-то решил остаться на постоянной основе, приобрел здесь жилье, это, по предварительным данным федеральной миграционной службы, свыше 3 тысяч семей. — Причины выдвигаются разные. Считаем, что надо обеспечить возможность возвращения беженцев на добровольной основе и безопасность как жителям Северной Осетии — осетинам, так и ингушам. Возвращение, совместное проживание, совместная работа, учеба — только это обеспечит мир, порядок и спокойствие в регионе. Я не считаю, что сегодня есть реальные причины, могущие помешать этому. Мы в этом убедились. Многие уже вернулись, они получают медицинское обслуживание, образование. Но этого мало по сравнению с тем количеством людей, которые изъявили желание. Думаю, что и творческие коллективы, и творческие союзы, и политики, и учителя должны принимать участие в решении этих проблем, поддерживать и развивать межнациональные контакты. |