Из всех дел, выигранных российскими гражданами против своей страны, самые трагичные - это дела по жалобам жителей Чечни. В большинстве из них речь идет о нарушении статьи 2 Европейской конвенции («право на жизнь»), статьи 3 («пытки и бесчеловечное обращение»), статьи 13 («право на эффективные средства правовой защиты»). За каждой жалобой - драма конкретной семьи, пострадавшей от войны. Решение Страсбургского суда, вынесенное в пользу чеченских заявителей, имеет неоспоримую моральную ценность. Ведь эти чеченцы, чьи близкие были расстреляны, замучены или пропали без вести, наверное, впервые за все эти страшные годы почувствовали себя хоть немного отмщенными. Хотя никакие десятки и даже сотни тысяч евро не способны компенсировать потерю близкого человека.

Мы уже так привыкли к чужому горю, что порой его не воспринимаем. Сухой язык информационных сообщений, в которых излагается суть жалоб, направленных в Страсбург, вряд ли может вызвать у нас сочувствие. Другое дело, когда встречаешься с людьми, потерявшими близких, и они рассказывают тебе, как искали их живыми, а находили трупы, потом, разглядывали пулевые ранения и не верили своим глазам...

«Разве мы живем в пещерном государстве?»
С Розой Акаевой мы встретились в одном из московских кафе. Это произошло сразу после ее возвращения из Страсбурга, где 24 февраля 2005 года Европейский суд наконец-то вынес три первых решения по «чеченским» жалобам. В том числе решение, касающееся гибели Адлана Акаева, старшего брата Розы.
В январе 2000 года он был убит российскими военнослужащими во время одной из «зачисток» во дворе у соседей в Старопромысловском районе Грозного. Я попросила Розу подробно рассказать о брате. И она рассказала. Розе очень важно было выговориться, она, наверное, до сих пор чувствует свою вину, что не уговорила брата уехать из города вместе с другими родственниками. Он остался сторожить дом. А потом, когда захотел уехать, дорога была отрезана. После его гибели она нашла письмо, которое он так ей и не успел отослать: «Пишу тебе четвертое письмо при свечах. Вой самолетов отдается в желудке. Наш дом опустел. Все уехали. Самолеты и ракеты бомбят сверху. А вокруг «бомбят» дома и квартиры -- воруют повально и везде. Послезавтра я заколочу квартиру и пойду жить в подвал. С 10 декабря начинается ураза. Надо взяться за здоровье... Когда бывает грустно, смотрю на разбитые игрушки племянников... Информации практически нет. Коридора для выхода нет ни для мужчин, ни для транспорта...»
В тот день Адлан пришел в гости к своим соседям Хашиевым. И попал под «зачистку». «Свитер, который был на брате, весь был прошит пулями, -говорит Роза. - Ему, вероятно, несколько раз выстрели в спину. Я до сих пор храню кожаное портмоне с пятном крови. Оно лежало рядом с телом брата. В портмоне было удостоверение преподавателя Грозненского педагогического института. И переписанное от руки стихотворение Булата Окуджавы: «Научитесь сначала себе самому не прощать ни единой промашки, а уж после кричите врагу своему, что он - враг и грехи его тяжки. Кто додумался правду на части делить и от имени правды неправду творить?» Похоронив брата, Роза обратилась в военную и в Генеральную прокуратуру с просьбой возбудить уголовное дело по факту его смерти. Акаевой отвечали, что ее брат был боевиком. Дело возбудили только в июле 2004 года незадолго до вынесения решения о приемлемости ее жалобы в Страсбурге.
«Я не знала, что есть Европейский суд. Я привыкла жить по правилам, привыкла быть честной. И никогда бы не пошла против своей страны. Но ведь мой брат не заслужил быть убитым ни за что ни про что, -- говорит Роза. -- Кто-то из соседей рассказывал мне, что солдаты на блокпосту говорили: «Мы сегодня расстреляли профессора». Через три месяца после смерти сына от инфаркта скончалась его мать. И об этом Роза Акаева написала в своей жалобе.
Несмотря на возражения российского правительства, на основании представленных документов Европейский суд признал, что брат Акаевой был убит военнослужащими. «Обстоятельства его смерти не получили иного приемлемого объяснения», -- говорится в решении суда.
«Для меня важно получить моральное удовлетворение, - признается Роза. -- Ведь кто-то должен ответить за то, что у моего брата отняли жизнь. Разве мы живем в пещерном государстве, где можно без суда и следствия безнаказанно убивать людей?»
Значение решений по первым «чеченским» жалобам трудно переоценить. Впервые Россия была осуждена судебным органом за ведение военных действий в Чечне. Судебный процесс был состязательным, обе стороны имели равные права на представление доказательств и аргументов.

Расследование Аминат Мусаевой
С Аминат я встретилась в Урус-Мартане через несколько дней после того, как она выиграла тяжбу в Европейском суде по правам человека. Конечно, слово «выиграла» совсем не подходит к истории семьи Мусаевых. Скорее можно сказать: «Аминат добилась справедливости».
Аминат Мусаева месяц и три дня искала двух своих сыновей, увезенных во время зачистки. Теперь, через восемь лет, она говорит об этом более или менее спокойно. Будто рассказывает чью-то историю, может быть, даже не о себе, не о своих детях. «После того, как 8 августа недалеко от нашего села Гехи был взорван БТР и погибло пять военнослужащих, генерал Лагунец отдал приказ провести зачистку. Восемьдесят человек вывезли на скошенное поле. Многих родственники выкупили за оружие. Семь человек не вернулись. Среди них и два моих сына. Вскоре после их задержания по телевидению прошел сюжет, в котором генерал-лейтенант М. Лабунец*) заявлял о ликвидации в селе Гехи нескольких полевых командиров». Аминат достала эту пленку и в убитом чеченце, которого военные выдавали за боевика, узнала своего сына Умара. Потом жители Гехи рассказали ей, что пензенским ОМОНом, который проводил зачистку, командовал майор Александр Силантьев. Аминат бросилась к нему. Признав, что задерживал братьев Мусаевых, командир сообщил матери, что передал их генералам Лабунцу и Недобитько.
«Где мы только не искали наших сыновей: в комендатуре, на Ханкале, в Чернокозово. Потом на нас вышел один военный. Он продал нам план-схему захоронения за восемь тысяч рублей. Я на это поле не пошла. У меня тряслись коленки. Я хотела помнить моих мальчиков такими, как они были, живыми. Моего мужа оттуда принесли на носилках. Ему стало плохо».
Аминат провела свое собственное расследование и выяснила, кто тогда, в августе 2000 года, командовал на поле под Гехи: бывший командующий ВВ МВД РФ Тихомиров, бывший командующий ВВ Северокавказского округа генерал Лабунец и комполка (245-го мотострелкового) Недобитько. По свидетельствам оставшихся в живых, именно Лабунец избивал ее старшего сына Али Мусаева, а потом приказал расстрелять пятерых.
«За семь лет мне никто не ответил на вопрос: за что расстреляли моих сыновей?» -- спрашивает Аминат.
Дело о гибели братьев Мусаевых возбуждали и приостанавливали несколько раз. Официальная причина: невозможно установить виновных. Неофициальная причина: в деле замешаны высокопоставленные военные, до них не добраться.
Родители убитых обратились в «Мемориал», там им помогли подать жалобу в Евросуд. Решение в пользу Мусаевых было вынесено в июле 2007 года. «Это не отмщение, -- говорит Аминат. -- Деньги, которые нам присудили, это компенсация морального вреда. Но я хочу добиться, чтобы были наказаны военные - Силантьев, Лабунец, те, кто виновны в гибели моих сыновей. Я обратилась в чеченский парламент. Ответа нет».

Налог на беззаконие
Большое количество решений по «чеченским делам» объясняется неспособностью или нежеланием властей проводить независимые расследования. «Проблема в том, чтобы придумать механизм, который бы заставил власти исполнять решения Европейского суда, касающиеся не только выплат компенсаций, но и возобновления расследования уголовных дел, -- говорит Андрей Николаев, эксперт «Правовой инициативы по России». - Иначе получается, что решения Страсбургского суда -- это как государственный налог на беззаконие». Во многих странах после решений Европейского суда в национальные законодательства вносятся изменения, меняется правоприменительная практика. В России этого пока не происходит. В лучшем случае -- после некоторых постановлений Евросуда все же были заново возбуждены уголовные дела. Но никто из виновных в похищениях и убийствах до сих пор не найден. Более того, российское правительство всячески старается «прикрыть» этих преступников.
Процедура Европейского суда устроена таким образом, что когда жалоба принята к рассмотрению, между европейскими судьями и российским правительством начинается переписка. Российские юристы пытаются убедить Суд, что заявители не правы и их права не были нарушены. Иногда прибегают к различным уловкам. Так, например, по делу «Хашиев и Акаева» о зачистке в Старопромысловском районе Грозного российское правительство пыталось доказать, что убийство могло совершить боевики, покидавшие чеченскую столицу. Хотя в деле имелись веские доказательства, говорящие о том, что в декабре-январе российские военные контролировали эти районы Грозного. Другой пример: во время слушаний в Евросуде жалобы Медки Исаевой, Зины Юсуповой и Либхан Базаевой, касающейся удара с воздуха по колонне беженцев у села Шаами-Юрт, представители российского правительства вдруг заявили, что в обшивке самолетов были найдены следы ракет, выпущенных боевиками, которые, по версии правительства, находились в колонне беженцев. Ранее в материалах уголовного дела ничего не говорилось о проведении осмотра обшивки самолетов. Страсбургский суд отнесся к этим аргументам скептически.
В истории чеченских жалоб есть много примеров, когда заявители или их родственники сталкивались с угрозами в свой адрес. Некоторые из них пропали без вести или были убиты. Поэтому многие жители Чечни, чьи дети похищены или убиты, не спешат подавать жалобы в Страсбург. И все-таки решения этого международного суда крайне важны. На сегодняшний день Страсбургский суд - единственный судебный орган, в котором заявители могут найти справедливость. И каждый раз, вынося решения по «чеченским» делам, Европейский суд во всеуслышание подтверждает очевидную вещь: убийство является преступлением, военным операциям против мирных людей нет оправдания.